V.III
Ужели в небесах нет милосердья,
Чтоб в глубину тоски моей взглянуть?
Сиена, год 1340-йотРождества Христова
Запертая в своей комнате на самом верху башни палаццо Толомеи, Джульетта ничего не знала о том, что происходит внизу, в городе. Ее держали, не выпуская, с самого дня похорон Тебальдо, и никому не позволялось ее навещать. Оконные ставни были прибиты гвоздями одним из людей Толомеи, а пищу подавали в щель под дверью, хотя это мало что меняло — Джульетта ничего не ела.
Первые несколько часов своего заключения она умоляла всех, кто мог слышать через дверь, выпустить ее.
— Дражайшая тетушка! — взывала она, прижавшись мокрой от слез щекой к двери. — Не обращайтесь со мной так, прошу вас! Помните, чья я дочь!.. Милые кузины! Вы слышите меня? — Но когда никто не осмелился ответить, Джульетта начала кричать на охранников, проклиная их за послушание приказам дьявола в человеческом обличье.
Никто не говорил ни слова, и, в конце концов, она пала духом. Ослабев от горя, она лежала на постели, натянув простыню на лицо, не в силах думать ни о чем другом, кроме окровавленного тела Ромео и как она не смогла предотвратить его ужасную смерть. Лишь тогда дрожащие от страха слуги подошли к двери с питьем и пищей, но Джульетта от всего отказалась, даже от воды, в надежде приблизить собственный конец и догнать любимого на пути в рай, прежде чем он уйдет слишком далеко.
Единственный долг, который оставалось выполнить в этой жизни, — тайно написать обо всем Джианноцце. Письмо было задумано как прощальное, и слезы часто капали на пергамент, размывая чернила, но и оно разделило участь других писем, написанных при свете свечного огарка и спрятанных под отставшей половицей. Подумать только, писала Джульетта, когда-то ее так интересовал мир и все живущие в нем люди, но теперь она понимает, что брат Лоренцо был прав от начала до конца. «Мир смертных — это мир праха, — говорил он. — Везде, где ты ступаешь, он рассыпается прямо под ногой, и если шагать неосмотрительно, потеряешь равновесие и упадешь за край, прямо в преддверие ада». «Именно туда я и попала, — думала Джульетта, — в бездну, откуда молитвы не долетают до Небес».
Джианноцца тоже знавала подобные беды. При всех своих передовых взглядах, отец, обучавший дочерей письму и чтению, в вопросах брака скрупулезно следовал традициям. Дочери для него были эмиссарами, которых надлежало разослать для заключения союзов с влиятельными людьми в дальних краях, поэтому, когда двоюродный брат жены, дворянин с большим имением к северу от Рима, намекнул о своем желании завязать с Толомеи более близкие связи, отец сказал Джульетте, что ей нашли мужа. В конце концов, она на четыре минуты старше сестры Джианноццы и первой должна выйти замуж.
Услышав новость, сестры много дней провели в слезах по поводу скорой разлуки и жизни вдалеке друг от друга. Но отец был неумолим, а мать и того суровее — все-таки жених был ее кузен, а не какой- нибудь посторонний, и, наконец, девочки решились подойти к родителям со смиренной просьбой.
— Отец, — сказала Джианноцца, у которой достало мужества высказать их общее мнение. — Джульетта польщена вашими планами насчет ее будущего, но умоляет вас подумать, не лучше ли послать туда меня. Вы знаете, что сердце Джульетты всегда лежало к монастырской жизни, и она опасается, что будет счастливой невестой лишь одного Христа. Я, наоборот, ничуть не возражаю против раннего брака. Я с удовольствием стала бы хозяйкой в собственном доме. Поэтому мы решились просить… — Джианноцца впервые перевела взгляд на мать, надеясь на ее снисхождение. — Не согласитесь ли вы отправить в Рим нас двоих — меня как невесту, а Джульетту как послушницу в тамошний монастырь? Так мы сможем часто видеться, и вам не придется волноваться за нас.
Видя, что Джульетта категорически не хочет выходить замуж, отец, в конце концов, согласился, чтобы ее заменила Джианноцца, но о второй части плана и слышать не хотел.
— Если Джульетте не по нраву жених или еще что, — сказал он, сидя за большим столом, скрестив руки на груди, а все его женщины стояли перед ним смиренными просительницами, — она выйдет замуж позже, когда перерастет всю эту… чепуху. — Он покачал головой, раздосадованный вмешательством в свои планы. — Не надо было учить вас читать, вот что. Наверное, вы потихоньку читаете Библию за моей спиной? Этого достаточно, чтобы забить девичьи головки всяким безрассудством!
— Но, отец…
Тут выступила вперед их мать. Глаза ее сверкали.
— Какой позор! — шикнула она на дочерей. — Да как вы смеете ставить отца в такое положение! Мы богаты, а вы просите его поступить как бедняк! У каждой из вас огромное приданое, так что иной принц не устоит! Но мы разборчивы. Многие сватали тебя, Джульетта, и отец всем отказал — знал, что найдутся женихи и получше. А теперь ты хочешь, чтобы мы радовались, увидев тебя в монашеском чепце? Можно подумать, у нас нет средств или связей для приличных партий дочерям! Позор вам, недостойные, раз вы ставите свои прихоти выше чести семьи!
Так Джианноцца вышла замуж за человека, которого никогда не видела прежде, и провела брачную ночь с супругом в три раза старше себя, у которого были глаза ее матери и руки незнакомца. Когда на следующее утро она прощалась с родными, навсегда уезжая со своим мужем, она обняла всех по очереди, не произнеся ни слова. Ее губы были плотно сжаты, чтобы не вырвались накопившиеся проклятия в адрес родителей.
Слова нашлись позже, в письмах из ее нового дома, адресованных не напрямую Джульетте, но ее другу, брату Лоренцо, который тайно передавал ее послания сестре, когда Джульетта приходила в часовню на исповедь. То были письма, которые невозможно забыть, письма, преследовавшие своего читателя, и Джульетта часто ссылалась на них в ответных посланиях — например, соглашаясь с сестрой, что «действительно, как ты и говорила, в этом мире есть мужчины, процветающие на пороках и живущие лишь страданиями других». Но она всегда указывала Джианноцце на светлую сторону вещей: ее муж, старый и немощный, несомненно, умрет, когда она еще будет молода; пусть ей не позволяют выходить из дому, зато вид из окон дворца великолепен, — и даже осмеливалась возражать: «Что бы ты ни говорила, дорогая моя, находиться в мужском обществе порой бывает приятно. Не все они отпетые негодяи».
В прощальном письме Джианноцце, написанном в своем одиночном заключении на следующий день после похорон Тебальдо, Джульетта уже не так уверенно смотрела в будущее. «Ты права, — просто признавалась она, — а я ошибалась. Когда жизнь становится горше смерти, не стоит продолжать бесполезное существование».
Она решила отказываться от пищи, пока тело не сдастся окончательно, отпустив душу для воссоединения с Ромео, но на третий день голодовки — губы пересохли, голова отчаянно болела — Джульетту стала преследовать новая мысль: куда именно в раю ей надлежит отправиться, чтобы найти Ромео? Это же огромный сад, иначе и быть не может, и никто не знает, попадут ли их души в одно и то же место. Джульетта очень боялась, что не попадут.
Пусть и не совсем безгрешная в глазах Господа, но она все же невинная девушка, а за Ромео наверняка тянется длинный шлейф вольностей и грехов. Кроме того, над его телом не читали молитвы, не совершали погребальных обрядов, поэтому вознесение в рай для Ромео становилось более чем сомнительным. Неужели рок сулил ему бродить по земле призраком, израненным и окровавленным, пока какой-нибудь добрый самаритянин не сжалится и не предаст его тело земле?
Джульетта с судорожным вздохом села на кровати. Если она сейчас умрет, кто позаботится о достойном погребении Ромео? Если Толомеи найдут тело во время очередных похорон, на уважение к покойному рассчитывать нечего. Нет, подумала она, протянув дрожащую руку к воде, придется пожить еще немного, пока не удастся переговорить с братом Лоренцо.
Куда, черт возьми, запропастился монах? В своем горе Джульетта не желала говорить ни с кем, даже со старым другом, и испытывала странное облегчение оттого, что он не приходил. Но теперь, когда у нее созрел план, который Джульетта не могла осуществить своими силами, она была в ярости, что монаха нет рядом. Она съела всю еду до последней крошки, которая нашлась в комнате. Позже ей пришло в голову, что
