Видя мое смущение, Ева-Мария вежливо отогнала основную рухлядь подальше, и вскоре мы остались с двумя женщинами, которым явно не терпелось что-то мне сказать.
— Это монна Тереза, — представила гостью Ева-Мария. — И монна Кьяра. Монна Тереза ведет свой род от Джианноццы Толомеи, как и ты, а монна Кьяра происходит от монны Мины из рода Салимбени. Они чрезвычайно рады тебя видеть, потому что много лет считали тебя погибшей. Эти дамы очень сведущи в делах прошлого и много знают о женщине, в честь которой тебя нарекли, — Джульетте Толомеи.
Я посмотрела на двух старух и нашла вполне естественным, что они досконально знают события 1340 года и деяния моих предков: достопочтенные монны словно только вышли из запряженной лошадьми средневековой кареты. Они держались прямо исключительно благодаря корсетам и сжимавшим шеи брыжам. Одна из монн лукаво улыбалась из-за черного веера, другая держалась чопорно. Волосы чопорной дамы были уложены как на старинных полотнах, и из прически торчало павлинье перо. Рядом с этими античными древностями Ева-Мария положительно казалась юной, и я радовалась, что она осталась рядом, чуть не пританцовывая от возбуждения, и начала переводить все, что говорили достойные монны.
— Монна Тереза, — начала она, говоря о даме с веером, — хочет знать, есть ли у тебя сестра-близнец Джианноцца. Сотни лет в семье существует традиция называть близняшек-девочек Джульеттой и Джианноццей.
— Вообще-то да, — ответила я. — К сожалению, сегодня ее здесь нет. — Я оглядела сиявший от света свечей зал и престранное собрание и подавила улыбку: — Ей бы очень понравилось.
Старуха улыбнулась морщинистым ртом, услышав, что нас двое, и взяла с меня клятву, что в следующий раз я непременно приведу сестру.
— Но если эти имена — семейная традиция, — сказала я, — тогда должны быть десятки, сотни Джульетт Толомеи и кроме меня!
— Нет-нет-нет! — воскликнула Ева-Мария. — Мы говорим о традиции по женской линии. Вступая в брак, женщины брали фамилии мужей. Согласно сведениям монны Терезы, за все эти годы никого из девочек Толомеи больше не нарекли Джульеттой и Джианноццей. Твоя мать была очень упрямой. — Ева- Мария покачала головой с невольным восхищением. — Она безумно хотела получить фамилию, даже вышла за профессора Толомеи. И что бы вы думали? У нее родились девочки-близнецы! — Она взглянула на монну Терезу, ища подтверждения. — Насколько мы знаем, ты единственная Джульетта Толомеи в мире. Это делает тебя особенной.
Они выжидательно посмотрели на меня. Я сделала самый заинтересованный и благодарный вид. Разумеется, я рада была побольше узнать о своих родителях и познакомиться с дальней родней, но момент можно было выбрать и получше. В иные вечера с удовольствием общаешься с престарелыми леди в брыжах, но порой хочется заняться чем-то совсем другим. Сегодня, честно признаюсь, я очень хотела остаться наедине с Алессандро — куда он запропастился, черт его побери? — и хотя без всякого принуждения провела много ночей, захваченная трагическими событиями 1340 года, как раз сегодня вечером семейные предания меня не очень трогали.
— Монна Кьяра приглашает тебя приехать к ней в гости, — перевела Ева-Мария. — Она предлагает взглянуть на свой семейный архив. Ее прародительница, монна Мина, была первой женщиной, попытавшейся приоткрыть завесу тайны над историей Джульетты, Ромео и брата Лоренцо. Именно она нашла большую часть старых документов — например протоколы допросов брата Лоренцо с его признанием — в тайнике в пыточном каземате Салимбени и обнаружила письма Джульетты Джианноцце, спрятанные в разных местах — часть под половицей в палаццо Толомеи, другие — в палаццо Салимбени, а последнее монна Мина нашла в Рокка ди Тентеннано.
— Очень хочу взглянуть на эти письма, — искренне сказала я. — Я читала отрывки, но…
— Когда монна Мина нашла их, — перебила меня Ева-Мария, повинуясь настойчивости монны Кьяры, уставившейся ярко блестевшими в свете свечей черными глазами куда-то вдаль, — то проделала долгий путь к сестре Джульетты, Джианноцце, чтобы отдать ей, наконец, письма сестры. Это было примерно в 1372 году, когда Джианноцца была уже бабушкой и мирно жила со своим вторым супругом, Мариотто. Можешь представить, какой шок испытала Джианноцца, прочитав спустя столько лет предсмертное письмо своей сестры! Две женщины, Мина и Джианноцца, поговорили о том, что случилось, и поклялись сделать все, что в их силах, чтобы сохранить эту историю для будущих поколений.
Сделав паузу, Ева-Мария улыбнулась, нежно обняла обеих старух и благодарно стиснула их в объятиях, отчего те захихикали как девчонки.
— Вот для чего мы собрались здесь сегодня, — сказала она, многозначительно посмотрев на меня. — Вспомнить, что случилось, и сделать так, чтобы это никогда не повторилось. Основала эту традицию монна Мина более шестисот лет назад. В течение всей жизни в годовщину свадьбы ночью она спускалась в подземелье палаццо, в тот ужасный каземат, и зажигала свечи в память брата Лоренцо. А когда подросли ее дочери, она стала брать их с собой, чтобы подружить с призраком. Много поколений эту традицию хранили женщины обеих семейств, но сейчас для большинства людей все это отошло в область преданий. Должна признаться, — озорно подмигнула она мне, на долю секунды став прежней Евой-Марией, — что современные крупные банки не любят ночных процессий со свечами и старух в голубых ночных рубашках, разгуливающих по их казематам. Спроси Сандро, он подтвердит. Поэтому сейчас мы собираемся здесь, в кастелло Салимбени, и носим свечи наверх, а не в подвал. Мы цивилизованные люди и уже не очень молодые. Поэтому мы счастливы, что сегодня, в годовщину брачной ночи монны Мины, ты с нами. Добро пожаловать в наш круг.
Неладное я почувствовала во время фуршета. Когда я старалась оторвать ножку жареной утки, очень элегантно сервированной на серебряном блюде, волна теплого безразличия набежала на берег моего сознания и все вокруг мягко качнулось. Ничего особо страшного не произошло, но сервировочная ложка выпала у меня из руки, словно мышцы неожиданно расслабились.
Сделав несколько глубоких вздохов, я подняла голову и сосредоточилась на обстановке. Великолепный фуршет Евы-Марии был накрыт на террасе рядом с парадным залом под восходящей луной; на стенах длинные факелы бросали вызов темноте концентрическими полукругами дрожащего красноватого света. Дом был ярко освещен десятками открытых окон и внешних прожекторов. Сияя, словно сигнальный маяк, изысканный, даже рафинированный замок, последний бастион гордыни Салимбени, не желал признавать ночь, точно все законы мира теряли силу у его несокрушимых ворот.
Пересиливая внезапную дурноту, я снова взялась за сервировочную ложку. Я выпила всего полбокала вина, поднесенного мне лично Евой-Марией, которой хотелось знать, что я думаю о ее санджовезе нового урожая; половину я с отвращением вылила в ближайший цветочный горшок, не желая оскорблять мастерство винодела. Учитывая на редкость насыщенный день, рассуждала я, вполне естественно, что ближе к ночи у меня все валится из рук.
И тут я, наконец, увидела Алессандро. Он появился из темного сада и встал между факелами, глядя прямо на меня, и хотя его возвращение наполнило меня облегчением и радостью, я сразу поняла: что-то не так. Он был не то чтобы рассержен, скорее встревожен, словно ему предстояло постучать в мою дверь и сообщить об ужасной аварии.
Полная дурных предчувствий, я поставила тарелку и подошла к нему.
— «В одной минуте, — сказала я, силясь улыбнуться — много, много дней. Как по такому счету я состарюсь, пока опять Ромео я увижу!» — Я встала перед ним, пытаясь отгадать его мысли. Но лицо Алессандро было таким, как при нашем первом знакомстве, — абсолютно лишенным эмоций.
— Шекспир, Шекспир, — сказал он, не оценив моей политической тонкости. — Почему он вечно должен стоять между нами?
Я осмелилась коснуться его.
— Шекспир наш друг!
— Да? — Алессандро взял меня за руку и поцеловал ладонь, неотрывно глядя мне в глаза. — Правда? Тогда скажи, что бы мы делали сейчас по воле нашего друга? — Прочитав ответ в моих глазах, он медленно кивнул: — А потом?
Намек дошел до меня лишь через секунду: после любви приходит расставание, которое заканчивается смертью, согласно моему другу Шекспиру. Но не успела я напомнить Алессандро, что мы как раз в процессе создания нашего светлого будущего, как золотым лебедем подплыла Ева-Мария, чье великолепное платье буквально пылало в свете факелов.
