— Сандро! Джульетта! Grazie a Dio! — Она поманила нас за собой. — Идемте! Быстрее!
Нам ничего не оставалось, как повиноваться, и мы пошли в дом за нашим сверкающим авангардом, даже не спрашивая, отчего такая спешка. Казалось, Алессандро уже знал, куда мы направляемся и зачем; судя по его отчужденному виду, мы вновь оказались на милости Барда, или переменчивой фортуны, или другой силы, распоряжавшейся в эту ночь нашими судьбами.
Ева-Мария решительно прошла через толпу к боковой двери и провела нас по коридору в меньшую комнату, служившую в будние дни столовой, а сейчас казавшуюся особенно темной и тихой после шумного веселья в главном зале. Переступив порог, хозяйка остановилась, обернулась, сверкая глазами от возбуждения, и состроила нам гримаску, означавшую, чтобы мы держались позади и молчали.
Сперва мне показалось, что в столовой больше никого нет, но манерничанье Евы-Марии заставило вглядеться пристальнее — и я увидела их. Два канделябра с горящими свечами стояли на концах длинного стола, и на каждом из двенадцати стульев с высокой спинкой сидели люди в темных монашеских рясах. Поодаль, полускрытый тенью, стоял монах помоложе и потихоньку крутил чашей с ладаном.
От этого зрелища у меня участился пульс. Я сразу вспомнила предостережения Дженис. Ева-Мария, говорила моя сестрица, лопаясь от сенсационных новостей после разговора с кузеном Пеппо, возглавляет мафию и увлекается оккультизмом; у нее есть отдаленный замок, где проводятся тайные кровавые ритуалы для общения с духами умерших.
Даже в своем одурманенном состоянии я попыталась шагнуть обратно в коридор, но меня придержала за талию властная рука Алессандро.
— Это, — прошептала Ева-Мария, и в ее шепоте мне почудилась дрожь, — члены братства Лоренцо. Они приехали из Витербо, чтобы встретиться с тобой.
— Со мной? — Я посмотрела на суровую дюжину за столом. — Зачем?
— Ш-ш! — С превеликими церемониями Ева-Мария подвела меня к старому монаху, ссутулившемуся на троноподобном кресле во главе стола. — Он не говорит по-английски, так что я буду переводить. — Она сделала реверанс перед монахом, чей взгляд не отрывался от меня, вернее, от распятия, висевшего у меня на шее. — Джульетта, это очень важный момент. Я хочу познакомить тебя с братом Лоренцо.
VIII.II
Счастливая, счастливейшая ночь!
Во, если ночь — боюсь, не сон ли это?
Сон, слишком для действительности сладкой!
— Джульетта Толомеи! — Старый монах поднялся со стула, взял мою голову старческими руками и долго, пристально смотрел в глаза. Лишь после этого он коснулся моего распятия — не с подозрением, но с благоговением. Видимо, увидев достаточно, он нагнулся и поцеловал меня в лоб сухими, как древесная кора, губами.
— Брат Лоренцо, — объяснила Ева-Мария, — настоятель братства Лоренцо. Настоятелей всегда нарекают именем Лоренцо в память о духовнике той, самой первой Джульетты. Это большая честь, что братья согласились быть здесь сегодня и передать нечто, принадлежащее тебе по праву. Много сотен лет братство Лоренцо ожидало этого момента!
Когда Ева-Мария замолчала, брат Лоренцо жестом предложил остальным монахам встать, и они без единого слова подчинились. Один из них взял маленький ларец, стоявший посередине длинного обеденного стола, и передал стоящему рядом. С большим почтением монахи передавали ларец друг другу, пока, наконец, не вручили его брату Лоренцо.
Как только узнала коробку, на которую наткнулась в багажнике Алессандро сегодня днем, я отступила на шаг, но, заметив мое движение, Ева-Мария глубоко вцепилась пальцами мне в плечо, чтобы я оставалась на месте. Когда брат Лоренцо пустился в пространное объяснение, она так истово переводила каждое слово, что даже слегка запыхалась.
— Это сокровище, охраняемое Девой Марией, должна носить только ты. Долгое время оно покоилось вместе с телом самого первого брата Лоренцо, но когда останки переносили из палаццо Салимбени в освященную землю Витербо, реликвию нашли монахи. Они сочли нужным хранить находку в ином месте, нежели достоуважаемые останки, чтобы не коснулась ее лихая рука. Потом реликвия исчезла на много лет, но теперь она здесь и снова получит благословение.
Только после этого брат Лоренцо открыл ларчик и показал печатку Ромео, втиснутую в васильковый бархат. Все — даже я — подались вперед посмотреть.
— Dio! — восхищенно прошептала Ева-Мария. — Обручальное кольцо Джульетты! Чудо, что брат Лоренцо смог его сохранить.
Я украдкой покосилась на Алессандро, ожидая хоть малейших признаков смущения: целый день он разъезжал с треклятым кольцом в багажнике и рассказал мне лишь малую чисть правды. Но он стоял с удивительно невинным видом, либо, не зная за собой никакого греха, либо отлично притворяясь. Брат Лоренцо благословил печатку, вынул ее из ларца дрожащими пальцами и подал — но не мне, а Алессандро.
— Ромео Марескотти… пожалуйста.
Алессандро колебался. Я подняла на него глаза и заметила, как он бросил на Еву-Марию темный, неулыбчивый взгляд, обозначивший некую точку невозврата в отношениях между этими двумя людьми и сжавший мне сердце хваткой мясника перед смертельным ударом.
Тут меня накрыло второй волной безразличия, и все вокруг поплыло. Схватившись за руку Алессандро, я несколько раз моргнула, приходя в себя. К моему удивлению, ни Ева-Мария, ни Алессандро не позволили моей внезапной дурноте прервать торжественный момент.
— В Средние века, — начал Алессандро, переводя то, что говорил ему брат Лоренцо, — все было очень просто. Мужчина говорил: «Я даю тебе это кольцо», и брак считался законным. Вот и весь обряд. — Он взял меня за руку и позволил печатке соскользнуть на мой палец. — Никаких бриллиантов, только орел.
К счастью для них двоих, из-за сильнейшей слабости я не могла озвучить свое мнение, когда мне на палец без моего согласия нацепили проклятое кольцо, найденное в гробу мертвеца. Меня что-то сдерживало, давило — клянусь, не вино, а нечто иное, — и все мои рациональные способности оказались погребены под оползнем пьяненького фатализма. Поэтому, я тупо стояла, покорная как корова, пока брат Лоренцо возносил молитвы высшим силам, после чего потребовал второй предмет, лежавший на столе.
Это был кинжал Ромео.
— Кинжал осквернен, — вполголоса объяснил Алессандро, — но брат Лоренцо позаботится, чтобы артефакт никому больше не причинил вреда.
Даже в своем угаре я саркастически подумала: «Как мило с его стороны! И большое спасибо, что ты спросил меня, прежде чем отдавать этому типу наследство, оставленное мне родителями!» Но вслух я ничего не сказала.
— Ш-ш! — Еве-Марии явно не было дела, понимаю я, что происходит, или нет. — Ваши правые руки! — Мы с Алессандро озадаченно посмотрели на нее, и тогда она положила свою правую руку на кинжал, который брат Лоренцо держал перед нами. — Ну же, Джульетта! — настаивала она. — Клади свою руку на мою!
И я подчинилась, как в детской игре, и Алессандро тут же накрыл мою руку своей. Замыкая круг, Лоренцо положил свободную руку сверху, бормоча молитву, звучавшую скорее как инфернальное заклинание.
— Больше, — шептал Алессандро, не обращая внимания на строгий взгляд Евы-Марии, — этот кинжал не принесет вреда ни Салимбени, ни Толомеи, ни Марескотти. Цикл насилия закончен. Мы больше не сможем ранить друг друга каким-либо оружием. Отныне воцарится мир, а кинжал вернется туда, откуда пришел, заново влившись в вены земли.
Закончив молитву, брат Лоренцо очень осторожно положил кинжал в продолговатый металлический
