– Рада, мне как-то хреново, Митька…
– Плохо себя чувствуешь?
– Да нет, на душе хреново.
– Отчего это и где ты болтаешься, дома тебя нет.
– Я у мамы была… И вообще, мне надо с тобой посоветоваться. И еще я соскучилась.
– Ты где сейчас?
– На Спиридоновке.
– Что ты там делаешь?
– Дурью маюсь.
– Продуктивное занятие! Давай, езжай домой, я приеду через часик. Договорились?
– Да!
Как же я обрадовалась ему! Он был в хорошем настроении, излучал обаяние, привез цветы и подарок, завернутый в красивую бумажку с бантиком.
– Что это, Мить?
– Новые духи. Выбрала мама. Она утверждает, что тебе они понравятся.
– «Агент Провокатор»? Я даже не слышала о них.
– Ну, ты же вообще отсталая, не то что мама! Дай сюда, горе мое!
Я вертела в руках непрозрачный розовый флакончик в форме яйца и пыталась брызнуть на руку, но у меня не получалось.
– Темная ты, Олеська. Видишь, это же форма гранаты, а вот тут чека, выдергиваешь ее и брызгайся на здоровье. Всему-то тебя надо учить. Хотя постой, мама предупредила, что в первый момент тебя может от них стошнить, но через десять минут ты их оценишь. А давай-ка набрызгаем на носовой платок и отложим его. Вот так! Да, запах, я бы сказал, противный. Ну, давай рассказывай, что за мерихлюндии?
Уже открыв рот, я сообразила, что в ресторанчик на Вспольном я ходила с Матвеем, значит, в рассказе должна фигурировать, к примеру, Лерка. И начала с того, что Лерка позвала меня в новый ресторан.
Выслушав мой довольно сбивчивый рассказ, он покачал головой.
– Хорошо, что у тебя все-таки хватило ума не полезть к сестре. Зачем, собственно? Ты хочешь ее переделать? Да она же просто копия вашей матери, ты можешь переделать Надежду Львовну?
– Митя, знаешь, она, кажется, сама изменилась… Ее мучает совесть… По крайней мере мне так кажется.
– Это старость, Олеська. Она, видно, думает о душе, хоть большевики отрицали существование души, но мы-то с тобой знаем, что они были в корне не правы. И твоя мать, хоть и большевичка в прошлом, но в сущности все-таки человек… пусть тяжелый, непереносимый даже, но просто отравленный страхом. Сказать по правде, я редко встречал такое. Ведь самое страшное пришлось на долю предыдущих поколений, но факт остается фактом… Однако ее действительно жаль и ты молодец, что не ополчилась против нее. И Гошку оставила деду правильно и совесть по этому поводу тебя не должна мучить. Олеська, я соскучился! Иди ко мне.
Я прижалась к нему и мне вдруг показалось, что он – каменная стена, что я люблю только его… Он был сейчас умным, добрым, теплым…
– Что-то мне не нравится твое состояние духа, что с тобой творится? Какие-то неприятности помимо сеструхи?
– Нет, ничего такого, просто настроение…
– А знаешь что, давай-ка мы сейчас поедем за город, я покажу тебе наш дом, поговорим, подумаем, что там надо переделать, а? Как ты на это смотришь?
– Хорошо! Хорошо смотрю, Митька! – обрадовалась я. Мне вдруг понравилось, что он принимает за меня решения. Наверное, иногда это женщине необходимо.
– Надо же, даже не споришь. Кстати, возьми с собой халат, тапочки, что тебе еще надо, мы будем ночевать там, откроем окна, надышимся свежим воздухом…
– А Амалия Адамовна там?
– Нет, мама терпеть не может дачную жизнь.
– Гошка в восторге от нее.
– Знаешь, я удивился, как они мгновенно нашли общий язык, но потом понял – по контрасту с Надеждой Львовной.
– Да уж… – вздохнула я.
– А у твоей сестры тоже наверное неважно с чувством юмора?
Я ахнула. Конечно, у нее совсем плохо с чувством юмора, может, еще хуже, чем у мамы, поэтому обе такие ударенные жизнью и в общем-то невыносимые в общении.
– Митька, какой ты умный!
– А то! Давай, собирайся! Побудем там два дня.
И тут я вспомнила про Аполлоныча Бельведерского!
– Нет, Митя, я должна завтра во второй половине дня быть в Москве, у меня важная встреча!
– С кем это? – прищурился он.
– С пиар-директором издательства, – не моргнув глазом, ответила я, ибо эта встреча состоялась два дня назад.
– А нельзя перенести?
– Никак, он послезавтра уходит в отпуск.
– Ну ладно, просто у меня потом тоже начнется сумасшедшее время.
– А что такое?
– Понимаешь, предстоит тендер на оформление нового здания одной корпорации, пока из суеверия даже называть не буду, и надо собрать чертову уйму всяких документов, это кошмар, который я ни одной живой душе не могу доверить. Ну да ничего не попишешь… А вот когда я соберу пакет, я тебя возьму в оборот и мы с тобой двинем в свадебное путешествие без свадьбы, в этом даже есть своя прелесть, а друзей оповестим и соберем уж постфактум, как ты считаешь?
– Я согласна, Дмитрий Алексеевич.
Я волновалась, каким окажется дом, в котором я, похоже, буду жить. И он мне сразу не понравился. Он был холодным, безжизненным, хотя являл собой образец современной архитектуры и дизайна. Миклашевич сразу это просек.
– Что такое? Не нравится?
– Нравится, – вяло отозвалась я. – Только уж очень нежизненно.
– Тут просто не хватает женской руки, я сам это чувствую и мама так говорит.
– Мить, а кто декорировал дом?
– Роман Митник, помнишь его?
– Помню.
– Он сейчас в большой моде и кстати за этот дом он получил кучу премий, фотографии были во всех крупных журналах.
– Ты много времени тут проводишь?
– Совсем мало. Некогда.
– Я думаю, дело не в этом, просто тебе тут неуютно.
И вдруг его словно подменили:
– Тебе кажется, что уют это обязательно тряпки, теплые тона и всякая давно устаревшая чушь? – прошипел он, злобно прищурившись. – И кухня в ярких изразцах, подушечки всякие? Да это же прошлый век! Слава богу, что ты строчишь романы, а не занимаешься своей профессией, ты в ней совсем несостоятельна, ты…
– Митя!
– Что Митя? Почему, ты полагаешь, сорвался контракт с Розенами? Из-за тебя, ты там наболтала этому олуху про красные поставцы и прочую убогую чушь, – завелся он.
От несправедливости этого пассажа я замерла, хотела что-то сказать, но он продолжал гнуть свое:
– Почему, по-твоему, я отказался от идеи с тобой сотрудничать? Да потому что понял – ты безнадежно отстала, твоего вкуса еще как-то хватило на однокомнатную квартирку, а дом ты уже не потянешь! Ты
