Глава двенадцатая,
Луша стала выть и рваться из комнаты еще в тот день, когда Тристана бросили в темницу. Когда же ее любимого хозяина повели на казнь, собака почуяла это за две мили и начала буквально бегать по стенам, а королевского доезжачего, принесшего ей пищу, едва не загрызла. Пришлось посадить далматина на толстую стальную цепь, прибитую костылем к тяжелой дубовой колоде. Луша как будто смирилась со своей участью, но еду брать по-прежнему отказывалась, смотрела на входящих к ней псарей печальными осуждающими глазами и по ночам выла так, что ей вторили не только другие собаки, но и все волки в округе.
Наконец король Марк не выдержал и сказал своим подданным:
– Отпустили бы вы ее с цепи, суку эту. Право слово, спать мешает ужасно.
– Отпустить никак нельзя, сэр, – ответили слуги. – Собака без хозяина – обиженная собака, на людей кинуться может.
– Тогда прибейте ее, – потребовал король, но вдруг словно спохватился, так как новая мысль посетила его. – Впрочем, постойте. Эта, прости Господи, Лоренс-Фатти-Ницца еще сослужит нам добрую службу. Спустите ее завтра ранним утром. Если кто из вас боится, возьмите мечи или в конце концов держите под прицелом стрелы, но отпустите собаку. И приготовьте самых быстрых лошадей и ищеек, чтобы проследить ее путь. Мои бароны поскачут следом. Так мы найдем Тристана, ведь только собака и может найти своего хозяина в таком огромном дремучем лесу, как Мюррей. Разве не знаете вы, что мой Мюррейский лес самый большой во всей Британии и искать там наугад человека – все равно что утлый челнок посреди океана?
Бароны, услышав о задумке короля, оценили ее по достоинству и поутру были во всеоружии.
Луша ни на кого кидаться не стала. Сосредоточенно и быстро, носом в землю, промчалась она от темницы до королевских покоев, оттуда в покои королевы, в баню и в отдельную комнату Тристана. Убедившись, что нет его нигде, вылетела на улицу, и только пыль поднималась за ней клубами. А у часовни встала как вкопанная, потянула носом воздух и нерешительно, будто и в самом деле с богобоязненным трепетом вошла. Долго обнюхивала алтарь, окно, тревожно подскуливая, высовывала морду наружу, вставала передними лапами на парапет, едва не свешивалась над кручей. Наконец выскочила, заметалась, забегала кругами, ища тропинку вниз, и как нашла – так и ринулась к морю, а там, в прибрежной полосе, опять очень быстро взяла след и полетела, полетела, словно на крыльях, до самого леса. Среди деревьев Луша начала оглядываться. Скачущие по дороге всадники явно не нравились ей, и когда собака Тристана наконец свернула в чащу, у преследователей возникли трудности. Лошади отставали, даже здоровые гончие кобели порою теряли юркого, легкого далматина. Лай раздавался иногда очень далеко, а иногда снова совсем рядом. Бароны со слугами в третий раз выехали на одну и ту же полянку, и старый, умудренный опытом конюший сказал:
– Надо возвращаться, господа, собака водит нас кругами. Добром это не кончится. Придется заночевать в лесу и отбиваться от диких зверей, а Тристана нам все равно не найти таким способом.
– Твоя правда, – проговорил Гинекол, руководивший этой операцией, а потом усомнился. – Но неужели собаки способны на подобную хитрость?
– Не все собаки, сэр, – ответил конюший, – но кто же не знает, что Тристан – чародей, вот и собака у него не простая. В какой такой Далматии нашел он эту пятнистую псину? Уж не Анноном ли зовут эту Далматию честные люди?
Холодок пробежал по спинам рыцарей от слов мудрого старика, ведь пятнистая бестия стояла рядом, смотрела на всех умными оливковыми глазами и как будто слушала, как будто запоминала все, что про нее говорят.
Пришпорили бароны коней, да и умчались из лесу, скликая своих гончих, которые долго еще оглашали чащобу прерывистым, неспокойным лаем. А Луша ринулась уже совсем одна точно по выбранному курсу, ринулась, уверенно раздвигая высокую траву и подлесок белоснежной грудью в красивых черных пятнышках. И выбежала она вскоре прямо к гроту любовников.
Тристан как раз тесал доски для массивной дубовой двери, так как жилье свое решил он оборудовать по последнему слову здешней строительной техники, с учетом всех знаний, полученных еще в той жизни. Лето кончится быстро, впереди осень и зима, а сколько придется прожить в лесу, одному Богу ведомо. Предусмотрительный же Курнебрал взял с собою, покидая Тинтайоль, не только оружие, но и большой ящик с инструментами. Достаточное количество еды на первое время он тоже прихватил. А уж потом они собирались жить охотою и подножным кормом.
Впрочем, подножный корм они сразу решили разнообразить. И Тристан, и Изольда были слегка знакомы с практикой возделывания подмосковных дачных участков. Целину лужайки вскопали они относительно быстро, тщательно избавились от корешков, сформировали грядки, а Курнебрал приволок им из ближайшей деревни хорошо подрощенную рассаду всяких полезных овощей. Земля же в Мюррейском лесу была хорошая, мягкая, жирная. Из нее так и перло все, благо и погода в начале лета задалась славная, а полив новорожденных угодий из протекавшей в двух шагах речки большого труда не составлял. Словом, пока Тристан возился со строительством, Изольда все больше грядки полола и делала это, признаться, с удовольствием.
Итак, солнышко стояло высоко и сияло в полную силу, птицы пели, летали бабочки. Работа у нашего плотника спорилась, а Изольда ушла в тот момент к заводи постирать белье. Курнебрал же неподалеку на опушке заготавливал новые бревна, слышно было, как он стучит там топором. И настроение было у всех – лучше некуда, а оказалось, есть куда: Луша, любимая Луша, виляя хвостом, кинулась облизывать обожаемого хозяина с ног до головы. Кто еще сумел бы вот так найти его, прорвавшись через дремучие заросли за столько миль от замка?
И Курнебралу Луша обрадовалась несказанно, Изольда тоже была ей мила. В общем, работу все побросали и решили устроить праздник в честь возвращения любимой собаки – с распитием бочонка вина и доеданием стратегического запаса солонины. Ведь это ж насколько проще будет теперь охотиться! Проблемы с мясом явно отодвигаются на задний план…
И только Изольда вдруг помрачнела от внезапной мысли.
– Да уж не подставка ли это, Тристан? Что, если Марк специально отпустил твою собаку, зная, что она побежит именно сюда, и теперь по ее громкому лаю им будет легче разыскивать нас?
– Речи твои разумны, Изольда, – кивнул Курнебрал, все еще прихлебывая вино, но уже как-то машинально, безрадостно. – Пожалуй, придется собаку-то прибить.
– Что?!! – обалдел Тристан. – Да я лучше тебя прибью! Вот уж действительно прав был Бернард Шоу, когда сказал: «Чем лучше я узнаю людей, тем больше люблю собак».
