так низко как он не опустилась, но…
И поняла что есть и не дает открыть рот и рассказать все – она не знала точно знал ли Эрлан, что не Эберхайм, а Инар устроил войну, что он причина того катаклизма, что свалился на Деметру.
Если нет – его поступки сволочные, но он однозначно так же использован вслепую, как использовал их. Если да – метаний быть не может.
Узнать же просто, только пути назад уже не будет. И пусть, – подумала: только останься человеком, Эрлан. Пусть воином, исполнителем, даже пусть он использовал ее намерено, ребят, пусть знал, что ведет их на смерть, ставит как приманки, как мины, знает, что подорвутся сами, но пусть останется человеком, а значит не знает что на пришлых подорвутся и другие, его собратья, пусть не знает кто положил его семью, пусть не переступит кровь родных и тем не запятнает себя хоть перед ними. Пусть в сердце останется не тем светлым ангелом, что ей нарисовался, но просто человеком.
– Эра? – заставил ее очнуться Самер.
Теперь она знала, что говорить и прошептала как смогла – лишь губами:
– Я требую разорвать узы.
Что делать со Стефлером? Пустить и рисковать серьезно, отпустить – рискнуть не меньше. И все же лучше не пускать, и не давать понять Эрлану что она все знает, чтоб тот не передал. Тогда есть шанс найти потом 'дядю Инара' и положить спокойно. Так будет безопасней. Может и не проще, но рискованно для ее группы, а не целого города светлых.
– Требую развернуть Дендрейта ввиду неактуальности свадьбы и ни под каким предлогом близко не подпускать к Моренту. Я не хочу ни знать, ни видеть никого из рода Лой.
Самер повторял громче все то, что она говорила чуть слышно даже для него, хотя напрягала все силы, чтобы было внятно и понятно. И терялся от того что говорил.
Судя по Эрлану – он не принимал ее слова всерьез. Лишь взгляд становился расстроенным и сожалеющим, и только.
Эхинох сложил руки за спиной: влюбленные! О, как они порой несправедливы, слепы и необузданны в своих порывах.
– Ты требуешь невозможного, светлая рода Лайлох. Вы уже свиты с Лой, и разделить вас будет сложно. Желание лишь одного – не веский довод. Причина должна быть неоспоримой, желание – обоюдным.
– Она не ведает, что говорит, – мягко заметил Эрлан и советник взглядом дал понять, что согласен. Оба не видели иной причины в столь странном заявлении, и неожиданном, что говорить, кроме как в нервном срыве, вполне понятном – Эя потеряла ребенка, серьезно травмирована и физически и душевно. Сейчас она не в том состоянии, чтоб здраво мыслить и отдавать отчет словам и действиям.
Вот только взгляд ее настораживал советника – вполне разумен, ясен и тверд.
– Я требую, – повторил за ней Самер. И скривился в сторону мужчин, решительно не понимая женскую логику. Он-то думал, а оно-то получилось…
– Эя, голубка, ты не понимаешь, что говоришь, – склонился к ней Эрлан, прикоснулся потрогать лоб, а девушка зажмурилась и отвернулась, будто он жаба.
Расстроена утратой, больна, ей тяжело, – понял и не знал, как успокоить, подбодрить. А заявление всерьез не принимал.
– Она еще не в себе, – заметил Эхиноху.
– Эйорика, узы нельзя расторгнуть с желания одного и без очень веских причин, повторяю. Возможно ты сейчас во власти эмоций. Потеря ребенка тяжелая утрата, это горько. Но так решили предки и не нам судить. Ваш ребенок ушел добровольно, значит, вернется вновь.
Эя напряглась, не в силах слушать этот бред и выдала, собрав все силы:
– Я не хочу знать Лой. Уверена, он тоже согласится на разрыв. Сделайте это.
Самер передал и сам притих, понимая, что дело нечисто и серьезней, чем он решил. Нет, не в женском капризе дело. Нет каприза в глазах Эры, да и твердость, настойчивость нешуточная.
Но, похоже, только он всерьез и озадачился, остальные принимали требование за блажь и временное помрачение рассудка.
– Эра, в чем дело? – качнулся к ней, шепнул в ухо.
– Он…
Как просто все сказать, да объяснить не просто, и долго – сил сейчас не хватит, решимости как таковой. И Самер не дурак, все сложит, еще и скажет остальным. Лой не сдобровать, Инара спугнут, его потом не найдешь и к ответу не призовешь. Нет, лучше промолчать. Яд – информация, сама отравилась, не стоит отравой делиться с друзьями.
– … Использовал нас – вас и меня. Мы – разные. Мне с ним не по пути.
Самер отодвинулся и вздохнул – женская логика понятие с разумом несовместимое.
И все же – 'использовал'?
Мужчина прищурил глаз пытливо и по ответному взгляду девушки понял, что она о многом умалчивает. Что-то происходит с ней и более печальное, чем те увечья, что получила физически.
А может и не время лезть с расспросами? Она еще вчера была мертва, так что он хочет от нее?
– Я не хочу знать и видеть Лой и его дядю. Требую разорвать узы, – повторил громко, что упорно шептала Эра, и повел плечами на взгляды светлых – сам не в курсе, что происходит.
– Расторжения не будет, о нем не может быть и речь, Эя, – мягко сказал ей Эрлан. – Сейчас ты слишком слаба и подавлена, чтобы принимать решения.
– Да, веских причин не выдвинуто, светлая больна, сказывается и тяжелая потеря, – успокаивающе заверил Эхинох.
– Причина есть и очень веская, – повторил за Эрикой Самер.
Эрлан чуть заметно улыбнулся жене: 'моя глупенькая, маленькая, я люблю тебя, ты – меня. Знаю, что тебе сейчас очень трудно, но мы вместе и все переживем. Немного потерпи, голубка. Все наладится. Мне очень жаль ребенка, как и тебе, но у нас еще будут дети'.
'Нет'.
'Эя, не сейчас и не о том ты говоришь. Сейчас одно должно заботить – твое здоровье. Дай пару дней себе покоя, окрепни, потом поговорим'.
Он упорно не понимал и не принимал ее требование. Но это – ладно. Советник тоже пропускал мимо ушей.
Эра зажмурилась: ' всего три слова поставят все на место и либо навсегда лишат его заботливости, нежности, любви, такой красивой, воистину 'сказочной', как оказалось. Либо заставят сыграть роль несчастного, но готового простить и это, принять безоговорочно, смириться. И тем вскроют всю фальшь его игры.'
Три слова и точка на этом фарсе. Его искусной лжи или… действительно любви.
– Я дочь Эберхайма.
Самер отодвинулся, вопросительно уставившись на девушку: сбрендила или у нас шутки такие?
– Я дочь Эберхайма. Скажи это ему.
Мужчина с минуту молчал, не веря Эре и в то же время не понимая, зачем так нахально и очевидно лгать.
Отошел к стене у постели и встал лицом к светлым, упер руки в бока: сейчас посмеются, точно. И будут абсолютно уверены, что Эрика сошла с ума.
– Она… дочь Эберхайма.
Эрлан уставился на него как на ненормального – Самер пожал плечами: а что я? Что сказала, то вам передал.
Лири губы поджал и отвернулся, пряча сочувствие и переживание: совсем светлая умом повредилась. Ох, худо дело.
– А ферто поро мортер оро, – вздохнул Эхинох. – Бывает хуже, но реже.
– Эя, девочка моя, что за странная фантазия пришла тебе? – присел к ней Эрлан. Смотрел ласково, как отец на любимую дочь, которая с самым серьезным видом рассказывает ему всякую чушь.
Эя в упор смотрела на него и сердце леденело от предсказуемой реакции мужчины, той самой, которой она не хотела. Лучше б он взорвался, возненавидел, бросил и тем доказал, что не смотря на остальные преступления все же достоин звания человек. Но он доказывал обратное, показывал, что ему все
