глаза открылись, по телу, словно током дали.
– Аа! – вырвалось невольно. И спало все. Только потом прошибло, как выкупали. Лицо отерла и сообразила – рука легче стала и слушается. В голове гудело, как в линии электропередач, но стало много лучше.
– Что это? – прохрипела: что за хрянь ты мне дал?
– Неважно.
Эра глаза прикрыла – неважно! А что он вообще здесь делает?
– Тебе опасно, – надо же – голос появился. Надтреснутый и словно чужой, слабый, но уже себя слышит и от каждого слова в онемение от усталости не впадает.
– Что ты сказала Лой? Я видел его на площадке центральной башни и слышал часть разговора.
– Сказала, что есть – что ты мой отец.
– Зачем?
– А это неправда?
Мужчина, не мигая смотрел девушке в глаза и она видела, как мирятся в его зрачках удивление, непонимание, сожаление и тревога с уважением и благодарностью.
– Они поднимут книгу судеб.
– Пусть.
– Девочка, что ты задумала? Ты понимаешь, с чем играешь? Я изгой и ты, признавая меня, рискуешь стать изгоем.
– Расскажи, как ты превращаешься из ворона в человека и обратно, – перевела разговор на другую тему. – Куда одежда и этот флакончик? Что-то не заметила на птице ни талисманов, ни плащей.
– Они есть. Все остается, но невидно обычному глазу. Эхинох может узреть, что не в порядке со зверем или птицей. Его право видеть, что прячется незримой тенью. Но ты уходишь от ответа.
– Ты тоже. Что ты мне дал?
Мужчина помолчал и просто протянул флакон. Девушка выставила его на свет, разглядывая прозрачные капсулы, рука дрожала, и слабость клонила ее вниз, но все же Эра смогла разглядеть в прозрачных камешках чуть заметные ворсины, вкрапления ровного ряда точек, прежде чем рука обессилено опустилась.
Сложить увиденное, понять что это, было несложно. Труднее справиться с собой зная ответ.
– Это помогало Анне.
– Так и поняла. Ты знал, что я выживу?
– Нет. Но после – да. Пытался помочь, но Лой не отходил.
– Но ты дождался и потому я жива.
– Да.
– Ты, правда, мой отец?
– Да.
– Ты, что, будешь сторожить меня?
– Что ты сказала Лой?
– Что твоя дочь.
– Все?
– Этого хватило. Они отзовут Стефлера.
– Нет, девочка, – Эберхайм чуть склонил голову на бок, почти как ворон. И взгляд такой же – пристальный и не мигая. – Ты подставила себя. И не говори, что не подумала. Я вижу – ты сделала это сознательно.
– Так будет правильно.
– Правильно было рассказать Маэру о планах Дендрейта и участии в его затеи Лой.
Эберхайм навис над Эрикой, упершись руками в постель:
– Но ты пощадила Лой, вывела его из игры и подставила себя. Заодно отодвинула своих друзей. Что будет дальше, понимаешь?
– Как и ты.
– Нет, девочка. Ты не понимаешь. У тебя иное мышление и знания, которые здесь не годятся. Детты мало чему вас научили. Дендрейт не остановится. Он придет сюда под любым предлогом. Использует тебя против меня, когда встанет на место Маэра и закончит со всеми светлыми, кто сильней его. И сделает это руками Лой. Ты жалеешь его, но он тебя не пожалеет. Ты кинула вызов изначальным, ему лично. И не оставила выбора.
– Ну, значит, так тому и быть.
– Ты должна сказать о планах Дендрейта Маэру. Только он сможет его остановить.
– И лишить права, да? Ты хочешь этого?
– Да.
– Месть?
Эберхайм молча поднялся:
– Ты не знаешь чему и кому верить. Тебе мало слов – нужны реальные доказательства. Я понял и не стану убеждать. Запомни лишь одно – ты можешь выбирать, но у меня выбора нет. Меж тобой и Эрланом я выберу тебя, и жалеть его не стану. Меж Маэром и Дендрейтом, как меж Морентом и Тоудером, я выберу первое. Ты думаешь, что справишься одна, а я знаю, что нет. Полная власть права превратит тебя в марионетку. Право Лой до сих пор играет тобой и будет гнуть до конца жизни. Ты слишком неопытна в вопросах права и не видела его полную силу. Ты не понимаешь, что такое бросить вызов совету, а я – знаю. К счастью и сожалению, ты очень похожа на мать. И я жалею, что вмешал тебя. Да, я не смог спасти Эллайн, но тебя я тронуть не дам. И мне все равно – веришь ты мне или нет.
Мужчина шагнул назад и как-то резко стал уменьшаться. Ворон прыгнул на подоконник и оглянулся на девушку.
– Если ты мой отец – я могу так же оборачиваться?
– Каррр, – выдала птица и спорхнула с окна. Черные крылья мелькнули на фоне леса и скал.
Эя невесело улыбнулась.
Сжала кулак, разжала, держа руку на весу, потрогала уши, затылок, и вздохнула, уставившись в потолок: все ясно до омерзения. И даже хмыкнула, вспомнив убежденность Самера, что Стефлера вернул их на помощь своим же. Да, да. Вернул, тут не поспоришь – но их ли и на помощь – бо-ольшой вопрос.
Эрика попыталась встать, но тут ошиблась – тело подводило, неготовое к подобным подвигам. И стало смешно и как -то все равно на все. А душу царапало от мысли, что скорей всего ее убьет Лой. Легко.
И свернулась вдруг от слез, что брызнули сами, закрыла рот ладонью, сдерживаясь и никак не могла. Ее сотрясало от рыданий, и хотелось забиться в истерике. Только одно маячило и еще создавало если не смысл, то цель существования – Дендрейт. Она просто обязана теперь уничтожить эту тварь.
В комнату влетела Лала, присела перед ней, потрясенная рыданьями подруги, жалкими, отчаянными:
– О, Эя, что ты… что ты наделала… – и слов нет, чтобы ей помочь, хоть как-то успокоить. Приподняла, к себе прижала и гладила, как мать, а сама чуть не плакала вместе с Лайлох.
– Мне Самер рассказал… Как они могут? Ох, Эя, я боюсь думать, что будет. Но ты не одна, я не оставлю тебя, обещаю. Мы вместе, что -нибудь придумаем, – и вздрогнула услышав смех. Эрика хохотала. Та оттолкнула девушку и смеялась, смеялась, крутясь по постели. Смех, как брызги осколков и нет в нем веселья – тоска и безысходность.
Лала заметалась, не зная, что делать, как успокоить светлую. Истерика, ясно, но какая!
И сама всхлипнула от обиды на мужчин – как они могли с ней так поступить?! Она же не в себе! Как они могли поверить, что она имеет отношение к Эберхайму?! Да даже так, она – больна! Как можно вымещать на ней, на слабой, никому не причинившей вреда, свою ненависть к другому?
Ее хохот убивал, рождал желание закричать во все горло и на весь город – опомнитесь, что же вы творите?! В нем было горе и отчаянье, насмешка над собой и происходящем, и вызов. И он резал как по живому, сжимал сердце и рвал душу, ввинчивался в мозг, сводя с ума.
Лала потерялась, забилась в угол и зажала уши и выла, вспомнив всех близких и родных, что погибли, всех, кого потеряла, себя, испуганную, жалкую, не знающую что делать. И голод, и панику, которая гнала по
