– Значит, Эберхайм умеет…
– Обращаться, – кивнул с широкой, задорной улыбкой Эхинох: забавные же эти светлые из новых. Ну, дети, право!
– Вижу до высшего курса права вы так и не добрались, – поджал губы Маэр и грохнул тростью об пол, призывая гостя к вниманию. – Еще вопросы есть? Пора закончить. Все что не знаешь, тебе легко расскажет детт. А нам, как видишь, есть чем заняться. Спасибо, делами обеспечил – вот, – рубанул у горла ребром ладони и взглядом настойчиво попросил: гуляй, а?
Вейнер потер шею, приходя в себя после увиденного, и поерзал, устраиваясь удобнее.
– Этот, – указал большим пальцем себе за спину. – Брат Эберхайма?
– Родня. Детт Арнар тебе все расскажет. Иди.
– Нет. Я хочу знать, как вы будете разбираться и, что грозит Эйорике.
– Пыф! – сдулся Маэр и просительно глянул на внука: избавь меня от этого неуча и наглеца.
Эхинох спрятал усмешку, склонив голову и слез с подоконника.
– Пойдем, собрат Тшахерт, – выставил ему руку, приглашая за собой. – Побуду деттом… во спасение нервов своего деда. Да и тебя.
Светлый провел Вейнера через приемную вниз на этаж, в залу, где были только стол, стулья и стеллажи с квадратными коробками, свитками, громадными книгами в тяжелых чеканных обложках.
Сел, сложил руки на груди замком, ногу закинул на ногу и уставился на мужчину, как на глупого ребенка. А тот побродил возле стола, оглядывая огромную библиотеку и сунув руки в брюки, навис над советником в ожидании ответов на уже заданные вопросы:
– Расследование идет своим чередом. Твое вмешательство никак не повлияет ни на него, ни на вердикт совета. Так что, ты зря раздражаешь Хранителя. За тобой уже немало числится проступков – разгневаешь. Я б так не рисковал.
– Да мне плевать, – склонил голову на бок, с прищурам разглядывая пофигиста. И видел себя недавнего. И стало понятно и близко желание Эрлана ему намылить шею.
– Я вижу, – хмыкнул Эхинох и посерьезнел, кивнул на место напротив за столом. – Сядь, забияка.
– Кто? – плюхнулся на стул.
– От тебя фонит желанием ударить. Не стоит – этой мой совет. Теперь о деле, которое, кстати, ты и завел. Тебя интересуют две вещи – правда ли, что Эйорика дочь Эберхайма, того самого что вам заклятый враг и что ее ждет, в случае подтверждения факта. Все верно?
Вейнер кивнул, глаз не спуская с советника.
– Ну, что ж, – сел тот удобнее и руки на столе сложил. – Пока мы собираем информацию. Завтра, а может и сегодня – тут не скажу точнее – Маэр заглянет в книгу судеб. В ней записаны почти все события и данные рождения, история родов. Если все сойдется и Эйорика не отречется от отца, ей придется уйти из города, и, боюсь, стать изгоем как Эберхайм. Таков закон – подавший руку изгою – сам становится изгоем. Преступления Этана, если верить вам, слишком серьезны, не имеют срока давности и прощения. Признавая его, она признают его правоту и тем оправдывает преступленья. Таким образом, ьерет на себя и часть отвественности за них…
Эхинох вздохнул и невесело усмехнулся:
– Подобного еще не было. Не удивлюсь если Маэр поэтому и тянет – женщин не лишают права, не обращают в изгоев. Тем более сейчас, тем более рода Лайлох. Ты задал трудную задачу. Поставил перед почти невозможным выбором. Лишать Лайлох права все равно, что лишить нас всех поддержки. Сделать женщину изгоем – пресечь род.
Знаешь, я рад, что нам можно поговорить с глазу на глаз, и буду откровенен – я не хотел бы подобного развития событий. Но как член совета не могу вмешиваться, а вот ты…
– Что нужно? – поддался к нему Вейнер.
– Нужно убедить Эйорику отказаться от своих слов.
– Или доказать, что она не является дочерью Эберхайма, – тем же тоном парировал светлый.
Эхинох выдавил улыбку и откинулся к спинке стула.
– Н-да, – огладил столешницу. – Я вижу нужно начинать сначала.
И снова сел ближе к мужчине, вперед поддавшись:
– Эйорика сделала заявление и потребовала расторжения уз с Лой. Теперь ее отказ от требований не имеет значения. Спасти положение может лишь отказ признать Эберхайма отцом. На эту тему могу сказать одно – я уверен, что она сказала правду, и почти уверен, что не откажется от отца. Не знаю, понимала ли она, какую боль причинила Лой, но, то, что ударила сперва по себе и осознанно – это точно.
– Она не мазохистка.
– Нет. Поэтому и вывод прост – она знает больше, чем говорит, она сознательно отдает себя в руки правосудия по закону изначальных. Не факт что понимает, чем это грозит, но факт что хотела отодвинуть всех. Что и случилось.
– Всех или Эрлана?
Эхинох отвернулся, не зная стоит ли Вейнеру столь глубоко вникать.
– Не столь важно.
– Почему? Если дело в нем…
– Даже если так – что это меняет? В случае если факт ее родства с изгоем и преступником подтвердится, если она не откажется от него Лой будет вынужден выдвинуть встречный иск и узы будут расторгнуты. Эйорику лишат права, поставят вне закона и выдворят из города.
– Мы уйдем с ней.
– И станете изгоями.
– Ну и что?
– Ты не понимаешь? Вы станете низшими – обычными людьми, но при этом, останетесь по факту рождения светлыми. Ваше право будет ликвидировано и вы ничего не сможете.
– Жили так двадцать лет и не умерли.
Эхинох отмахнулся от его слов, прекрасно понимая, что тот мало понимает о чем рассуждает.
– Вам никто не даст приюта, не подаст ни хлеба, ни воды, ни руки. Вы будете болеть как все местные, а лечить вас может только жрец. А он не станет – вы вне закона, вы никто. У вас не будет детей, потому что эттарны для вас закрыты. Вы не сможете заключить союз. Вас может любой убить и не понесет наказания. Ваши имена будут вымараны из летописей рода, линия пресечена. Вас не встретят предки, если вы войдете в их мир. С вами даже разговаривать никто не станет. Вам нельзя будет сидеть за столом, к вам нельзя будет приближаться. На вас будут все плевать.
– Что-то не заметил, что заплевали Эберхайма.
– Это другой вопрос – вопрос его окружения. И к нам он не имеет отношения. Ты за себя скажи – серьезно хочешь встать вне закона, лишиться будущего и настоящего, лишиться рода и права, поддержки собратьев и помощи ради той, чей отец убил твоего отца и мать, залил кровью всю Деметру и уничтожил самые великие и сильные рода?
Вейнер скривился. Потер лицо, матерясь про себя.
– Но она-то в этом не виновна!
– Вот и пусть откажется от отца. Это вряд ли спасет ее союз с Эрланом, но хотя бы не сделает ее изгоем.
Шах головой замотал: какой-то дурдом и кошмар!
Как ему увидеть Эру, если перед глазами стоит мама и родной дом, отец и Эрлан, младший братишка, что льнет к нему, заглядывает в глаза, как к Богу. И их всех нет, убиты. Нет никого из тех, кого он помнил. И, к сожалению, отчетливо. И Эрлан прав – переступить через гибель стольких людей, было сложно. И возникало ощущение, что Эрика действительно сошла с ума, если признает этого упыря Эберхайма отцом. Ведь знает, кто и что делает! Харн, Огник, Ло, Шоэ, уверен и Самхат – лишь толика из тех погибших, что получили смерть благодаря ее папаше и часть – на ее глазах. Как она сама-то может через это переступить?
Нет, не то здесь что-то. Она, конечно, женщина, а с ними бывают непредсказуемые сюрпризы, но не сволочь точно, чтоб спокойно принять убийцу невинных, те более оправдывать, что оправдать нельзя. И неужели перед ее глазами не встает тот же Огник? Мальчишка ведь совсем. За что он лег?
