равно.
Вот она, какая любовь-то офигенная, – криво усмехнулась Эра: на все пойду, родная, и кровь переступлю и сам маму родную ради тебя положу…
Урод. Обычный упырь, достойный своего дядюшки.
– Мразь.
– Что? – склонился ниже, не разобрав. И на Самера глянул: переведи.
Тот губы поджал отворачиваясь:
– Мразь.
– Что?!
– Это не я – это она тебе сказала.
Эрлан во все глаза уставился на жену и увидел подтверждение в ее взгляде – она ненавидела и презирала, не скрывая.
Мужчина отодвинулся и озадачился. Сложил руки замком и уткнулся в них подбородком, разглядывая жену и не зная как реагировать. С больной что взять, но взгляд -то не больной. И это выбивает.
– Вопрос для уточнения – кто твой отец: Этан или Таш? – спросил Эхинох почти ласково, делая скидку заранее на любой ее бред.
Она не знала точного ответа – он сам пришел, как озарение:
– Этан.
Эхинох насупился, пытливо рассматривая девушку – ответ мешал все карты.
– Насколько знаю, Этан Эберхайм – изгой, лишь хитрости своей благодаря, избежавший полного лишения права. Преступник, что развязал войну и погубил всех светлых в вашем мире. Виновный в смертях детей и женщин, гибели великих родов, убийца, поджигатель, сломавший много судеб и жизней, перевернувший мир, устои, поправший все законы всех миров. Тот, кто при жизни стерт со стены предков и достоин самой долгой и мучительной смерти. Ты понимаешь, к чему я?
Страшно было слушать, сколько обвинений навесил на отца этот безумец Стефлер. О, это мог. Она бы усомнилась в Эберхайме, но слишком хорошо знала Стефлера, наслышана была еще до встречи с ним. И может потому поверила отцу?
– Да, – ответила твердо. Чтоб не было, а она не Эрлан – через родную кровь не переступит. Она не ангел, может быть, поэтому еще сохранила какие-то принципы, – скривилась от горечи и от удивления себе – уникальной дуре, поверившей 'плакатному герою'. Все ж очевидно было, и Вейнер говорил, она же слепо перлась в суп. И вот, сварили.
– То есть…
– Это вздор, советник, ясно же, – вздохнул Эрлан и вновь потрогал лоб жены – нет, не горячий.
– Это правда – Этан Эберхайм – мой отец, – повторил ее ответ Самер.
Эхинох озадаченно потер подбородок: девушка упорствовала неспроста, не побоялась встать за черту живущих в этом мире, что следует само собой после ее признания. Или не понимает и этого?
– Допустим. Но признаешь ли ты его?
– Признаю.
Светлый нахмурился: нет, тут безумием не пахнет, тут правдой, к ужасу, несет.
– В отличие от некоторых я не предаю родную кровь. Эберхайм мой отец, и я от него не откажусь.
Эхинох отошел и сел, уставился на Эрлана, что видно только сейчас, как и советник, начал понимать, что девушка не бредит.
– Нет, – головой покачал. – Это невозможно. Откуда Эе знать, чего и я не знаю? Она росла не здесь, она… ее отец Хеймехор.
– Это легко проверить по книге судеб, – потер подбородок советник, раздумывая, мрачный и озабоченный. – И если так, и ты выдвинешь требования о разрыве…
Эрлан вскочил и отошел к стене, вернулся, замер, поменявшись лицом.
– Вздор. Нет, вот увидите, такого быть не может.
– А ферто поро мортер оро, – повторил советник.
Эрлан опять покачал головой решительно не желая верить. Подошел к жене, склонился:
– Эя, голубка, зачем тебе это надо? Зачем эти фантазии. Ты понимаешь, что говоришь?
– Я все прекрасно понимаю.
Перевел Самер и вздохнул – делааа. Его друг – сука конченная, его подруга – дочь полного скота и упыря, который гонял их по полям и лесам, вырезал весь цвет нации, уничтожил его семью и чуть не убил самого.
'Весело'. Какой там 'форте поро' – полный портер.
Нет, Эра конечно не в ответе за папашку, но в ответе за то, что признает этого гниду.
Всерьез свихнулась или не рассмотрел ее как и Вейнера? На первое больше похоже.
И усмехнулся криво – зато ясно чего так спешила про Эрлана отстучать. Ну, понятно, как дочери конченного… нормальных воспринимать ей не в мочь.
'Яблоко от яблони недалеко падает. А что откатилось – сорта не меняет'.
Ну, вот, кажется, от команды никого и не осталось.
Эрлан долго смотрел на жену, все больше замыкаясь и словно умирая, и вот, погладил ее руку, чуть касаясь и словно прощаясь. Развернулся и вышел из комнаты. От тихого хлопка вздрогнул Лири и ниже склонил голову Самер. Эхинох с печалью посмотрел вслед мужчине и тяжело вздохнул.
– Кажется ты добилась, чего хотела, – заметил сухо девушке. И вышел за Лой.
Страж осуждающе глянул на светлую и тоже покинул комнату.
Эя закрыла глаза – ей захотелось умереть, до того стало тошно. Но смерти придется подождать – для начала жизнь должна расставить все на свои места.
Глава 48
Самер ушел последним, но недалеко – Вейнер преградил дорогу.
– Что там произошло? Все как с похорон уходят.
Сабибор хотел послать его к чертям, и даже рот открыл, но передумал. Посмотрел нехорошо и с нескрываемой желчью выдал:
– Можешь теперь целоваться со своей Лайлох хоть в десна и трахать хоть на площади. Эрлан вряд ли к ней вернется.
Шах качнулся в сторону комнаты, но на грудь легла ладонь друга:
– Только, прежде чем обнять свою… обалденную, знай, что именно ее папаша лишил тебя мамы, папы, братьев, заодно устроив небольшой геноцид в масштабах одной маленькой планетки – этой.
И с оскалом похлопав ему по груди, ушел не оглядываясь, Вейнера как припечатало – стоял – ни туда, ни сюда двинуться не мог.
Эрлан поднялся на верхнюю площадку башни и встал у края, подставляя лицо ветру, жмурился на закат, отдаваясь наступающей прохладе. Ветер трепал волосы, оглаживал рубаху облепляя ею тело и казалось, взмахни руками и полетишь…
Вот только мысли к земле притягивали, тяжелы были думы.
Перед глазами была Эйорика, и на губах все тлеет тот первый поцелуй у стен разрушенного дейтрина, словно это было вчера. Тогда он начал жить… не зная, что строит свое счастье на костях и крови, целует ту, чей отец как раз и превратил дейтрин в развалины, а жизнь в существование.
И что теперь делать? Как выкинуть ее из сердца, если и двадцать лет разлуки не помогли?
Если б она отказалась от Эберхайма…
Что это изменит? Он-то теперь знает, кто она. Да, есть сомнения, но даже, если выдумала – зачем было причинять такую боль, настаивать на возмущающим разум любого нормального? И если бы помутилась рассудком – но взгляд был разумным, осознанным, твердым. Эрлан видел его сейчас, как будто так и продолжал смотреть в глаза Эрики.
И видел, как падает отец, его голова летит к телу мертвой мамы.
