— Эй ты, — окликнул затворницу суслик, свесившись над ямой. — А чего ты там сидишь? Давно бы вылезла.
— Мне грустно, — всхлипнула крыса.
— Вылезай — станет веселее.
— Нет, мне никогда больше не будет весело, — вздохнула крыса.
— А что случилось? — спросил суслик.
— Ты меня бросил, — ответила крыса.
— Я? Тебя?! — возмутился суслик. — Да кто ты вообще такая?
— Да, сделай вид, что меня не существует! — ответила крыса и разразилась новыми истерическими рыданиями. — Никто меня не любит, никто не жалеет меня!
— Слушай, ты, — растерянно сказал суслик. — Мы ведь даже незнакомы.
— Мы даже незнакомы, а ты уже меня бросил! — воскликнула крыса. Она упала на спину и заорала как резаная.
— Чего ты орешь?! — заорал в ответ суслик.
— С гоооооряааааа! — провопила крыса. Ее слезы били фонтанами во все стороны, и одна даже долетела до сусликовой лапы.
Суслик сел у ямы и почесал за ухом. Это была какая-то нетипичная ситуация.
— Может, ты хочешь чая? — снова, свесившись, спросил суслик. — У меня еще есть конфеты с повидлом.
— Мне ничего не нужно, — с достоинством ответила крыса.
— А ты так и будешь там сидеть?
— Да, так и буду.
— Пока не помрешь?
— Не волнуйся, ждать осталось недолго, — успокоила его крыса. — С моим сердцем я не протяну и до утра.
— А что с твоим сердцем?
— От стресса оно может разорваться в любую минуту.
— Ты уверена?
— Абсолютно. Завтра утром здесь будет хладный труп.
От мыслей о хладном крысином трупе у суслика закружилась голова и зашумело в ушах. «Пожалуй, и я не вполне здоров», — с беспокойством подумал суслик. А вслух сказал:
— Давай я принесу тебе одеяло?
— Нет.
— Хоть чем-нибудь я могу тебе помочь?
— Нет, — гордо ответила крыса. Она кашлянула и добавила с тонкой иронией: — Все, что ты мог для меня сделать, ты уже сделал.
— Да не заставлял я тебя лезть в эту яму! — воскликнул суслик. — Ты сама свалилась. И могла бы уже сто раз вылезти.
— Ты ушел и бросил меня на произвол судьбы.
— Ну, положим. Но теперь, видишь, вернулся. Вылезай и давай разойдемся по домам. Я спать хочу.
— Иди спи, — трагическим голосом сказала крыса. — И пусть мой хладный труп станет памятником твоему равнодушию.
Суслик насупился.
— Ну зачем ты так? Я предложил тебе чай. И одеяло.
— Снявши голову, по волосам не плачут, — ответила крыса.
— А? — переспросил суслик.
— Погибать — так с музыкой!
— Принести тебе радиоприемник?
— Оставь меня, бесчувственный грызун. Унизил, растоптал, вся как в помоях.
Суслик вздохнул и сглотнул. В конце концов, это было обидно. Он подумал об этом еще немного и решил, что это очень даже обидно. А раз так, то и ладно. Суслик встал, отряхнулся, молча потопал в нору и, не вымыв лап, лег в постель.
Заснуть ему не удалось. Неприятные мысли лезли со всех сторон и норовили забраться под одеяло. Самая страшная мысль имела формы хладного крысиного трупа: труп то становился огромным, черным, волосатым, то уменьшался до размеров маленькою полузасушенного крысиного скелетика, но никак не хотел убраться из норы, хотя суслик грозил ему кулаком и злобно скалил на него зубы.
С рассветом измученный суслик, дрожа от страха, дополз до ямы. Крысы там не было! Ни живой, ни мертвой. В яме не было никого. Суслик в изнеможении свалился в яму и проспал в ней до вечера.
По непонятным причинам после этого случая жизнь суслика изменилась. Почему-то он стал уходить от норы на дальние расстояния, знакомиться с разнообразными юркими существами, интересоваться их бытом, усовершенствовать свой. Таким уж свойским парнем он не сделался, но теперь его звали на дни рождения и угощали свежими улитками. А главное, переживаний сильно по-уменьшилось. Как только суслик намеревался о чем-то — по старой привычке — попереживать, перед ним сразу возникал тот ночной кошмар про хладный крысиный труп и все переживания от страха разбегались.
Но что же произошло тогда, суслик и сам не знал. И он никому не рассказывал эту историю, потому что не мог ее объяснить, а рассказывать необъяснимое как-то неловко.
Ту крысу он больше не видел.
Любовь
У одной мыши была любовь.
Мышь подобрала ее еще маленькой. Шла по улице, а там бездомная любовь — плачет под кустом от холода и голода. Мышь пожалела, взяла в дом. А та как начала расти! И выросла с лошадь. Огромную и буйную.
С этой любовью у мыши начались ужасные неприятности. Любовь много ела — и мыши приходилось целыми днями работать, чтобы ее прокормить. Но и работать было сложно: только уйдешь, как любовь выберется из дому и давай пакостить. То истопчет соседский лужок. То сожрет соседские занавески. То и вовсе напугает прохожего до полусмерти. Мышь она не слушалась, а ведь на мышь-то и летели все шишки.
И в гости уже нельзя было пойти. И к себе нельзя было позвать. Любовь была невоспитанная и так на всех наскакивала, что мышиные знакомые стали обходить ее дом стороной. А то эдак нальешь чайку, разговоришься, расслабишься, а любовь как выскочит, как прыгнет — и поминай как звали. Огромная ведь была. С лошадь.
Мышь очень стала несчастна с тех пор, как завела любовь. Ни о чем, кроме любви, уже и думать не могла, а от нее были одни неприятности.
Наконец мышь решила пристроить любовь в хорошие руки. В субботний день мышь надела на любовь поводок и потащила ее на городской рынок. Встала там, в уголке, повесила на грудь табличку «Отдам любовь в хорошие руки».
Стояла, стояла. Любовь, похоже, почувствовала, что от нее хотят избавиться, — легла на землю, загрустила.
Сначала никто не интересовался любовью, а потом вдруг набежали любопытствующие, окружили мышь.
— Отчего ж отдаете? — спросил толстый крот в очках.
— Не справляюсь, — ответила мышь. — Не слушается она меня, никакого с ней нету слада.
— Так съели бы! — сказал крот. — Смотрите, какая здоровенная. Зарезать ее и съесть, все дела.
Мышь не стала отвечать, а насупилась. Она решила, что у крота не хорошие руки.
