тронута, но предаваться сантиментам некогда. Ее ждали тяжелобольные монахини. Перед уходом надо сказать Гилте, чтобы она сменила лекарства на столике и выбросила все снадобья из дома ростовщика Вениамина. У самой Аделии теперь не было на это времени.
– Не волнуйтесь за меня, – ласково возразила врачевательница сэру Роули. – Это вы повсюду совали нос, а я оставалась в тени. Поэтому не переживайте, вылеживайтесь тут, выздоравливайте и по мере возможности приглядывайте за моими друзьями. Гилта целиком и полностью в вашем распоряжении. – Аделия попыталась высвободиться. – Пустите, я спешу на помощь больным!
– Да что же вы за женщина такая?! – вскричал Пико. – Прекратите хотя бы на минуту разыгрывать из себя доктора!
Хорошего же он о ней мнения!
В глазах сэра Роули она просто старая дева, которая от скуки балуется медициной, тогда как главное ее призвание – выйти замуж и рожать детей.
Но как быть с чередой больных, которые изо дня в день взывают о помощи? Если она выскочит замуж и сунет под спуд свой талант, сколько Джилов-кровельщиков никогда не смогут подняться по лестнице только потому, что попали к какому-нибудь горе-эскулапу?
«И ты бы, дружок, без меня истек кровью! Благодари Бога, что я «играю в доктора»!»
В это мгновение Аделия поняла, что не бывать им мужем и женой, даже если сэру Роули взбредет в голову сделать ей предложение. Везувия Аделия Рахиль Ортез Агилар лучше останется старой девой, чем бросит медицину.
Она решительно стряхнула руку мытаря со своей талии.
– Гилта, я разрешаю давать пациенту твердую пищу. Однако все лекарства – тут и в доме Вениамина – должны быть выброшены и заменены новыми.
Сказав это, Аделия стремительными шагами вышла из комнаты.
«Долг долгом, – думала она, – но мне позарез нужны деньги, а настоятельница обещала не скупиться».
Монастырь Святой Радегунды изначально был мужским. Церковь, дом главы обители и общий дом монахов с кельями, кухней и трапезной были построены сразу после окончательного изгнания датчан и помнили времена Эдуарда Исповедника. С тех давних славных пор монастырь неуклонно хирел и нищал, но его старинная часть впечатляла и теперь.
Обитель находилась в стороне от реки и была прикрыта густым лесом. Возможно, поэтому она не была найдена и разрушена викингами, суденышки которых разбойничали по Кему и его притокам. Когда монахи вымерли, обитель пару десятилетий постояла пустой, затем была превращена в женский монастырь.
Это рассказал Аделии конюх Эдрик, за спиной которого она сидела. Страшила бежал за лошадью.
Со слов того же Эдрика салернке стало ясно, что нынешняя «напасть» усугубилась тем, что монахини слишком долго не звали доктора, уповая на помощь святого Петра.
– Такая досада закрывать монастырь в самый разгар паломнического сезона! – сказал Эдрик. – Мать Джоанна рвет и мечет.
Главный вход обители действительно был наглухо заколочен. Внутрь они попали через задние ворота. За конюшней и псарнями спешились. Эдрик показал рукой на дорожку, ведущую к дому, где жили монахини.
– Господь с вами, госпожа, – сказал Эдрик, взял лошадь под уздцы и повернул к конюшням. Аделии предстояло идти дальше одной.
Однако она не собиралась отрезать себя на многие дни от окружающего мира. Поэтому Аделия договорилась с Эдриком, что каждое утро он за малую мзду будет отвозить от нее весточки в крепость и привозить новости оттуда.
Аделия пошла по дорожке. Страшила ковылял за ней. Отсюда город не был слышен. В небе пел жаворонок. В псарне потявкивали собаки. Где-то вдалеке кричал олень-самец.
Она почему-то вспомнила, что именно за этим лесом находится поместье сэра Джервейза.
– Есть надежда на излечение? – спросила настоятельница Джоанна. Она еще больше похудела с тех пор, как Аделия видела ее в последний раз.
– Слава Богу, не чума и не тиф, – сказала Аделия. – Сыпи нет ни у одной из сестер. Думаю, это холера.
Приоресса заметно побледнела.
– Похоже, здешняя форма заболевания не такая злая, как на Востоке. Однако холера есть холера. Нужно уповать на лучшее, но готовиться к худшему. Особое беспокойство вызывает состояние вашей лекарки и сестры Вероники.
Болезнь пуще всего навалилась на самую старую и на самую молодую из монахинь. Сестра Вероника была та милая девушка, которая не так давно разрешила Аделии осмотреть кости святого Петра в раке.
– Вероника, храни ее Господи, чистейшее создание и предобрая душа, – сказала настоятельница с неподдельной теплотой в голосе. – Постарайтесь спасти мою любимицу!
Тронутая первым проявлением человеческих чувств, которое она видела у матушки Джоанны, Аделия в отчаянии подумала: «Если б я знала как! Медицина почти бессильна!»
В обители не имелось общей спальни для монахинь. С каждой стороны коридора было по десять келий – комнатушек шириной в четыре фута, без дверей, с выходом в форме арки. Похоже на гигантскую голубятню. На втором этаже то же самое. И почти в каждой келье лежало по больной с кровавым поносом и рвотой.
Не было в монастыре и лазарета. А пожилую сестру Оделию величали лекаркой только потому, что она немного разбиралась в травах. Впрочем, теперь она была на грани смерти.
Словом, негде было собрать всех больных, чтобы изолировать от здоровых.
– Монастырь строился для мужчин, а те предпочитают жить поодиночке, – пояснила настоятельница, угадав ход мыслей Аделии. – Женщинам жилось бы лучше сообща, но у нас нет денег на перестройку. Ну как, справитесь?
– Если мне помогут.
Даже в одном зале лазарета было бы чрезвычайно сложно приглядывать за таким количеством тяжелобольных. А бегать по комнаткам да по двум этажам – тут впору самой через сутки упасть замертво!
– Наши слуги разбежались, как только узнали о моровом поветрии, – сказала настоятельница со вздохом.
– Может, это и к лучшему, – решительно заявила Аделия. – Дай только Бог, чтоб они не развеяли заразу по городу… Позвольте спросить, вы едите отдельно от монахинь?
– Да, но не воображайте, сударыня, что я питаюсь амброзией и пью нектар! – оскорбленно отозвалась настоятельница.
Вопрос был задан единственно для того, чтобы понять, почему не заболела сама матушка. Аделия уже давно поняла, что монастырь Святой Радегунды живет не по тем правилам, что салернская женская обитель, в которой она часто бывала по лечебным делам. Там пастырша питалась вместе со своим стадом, берегла и опекала каждую «овечку». Даже отсутствие аппетита у той или иной монахини тут же вызывало заботливую панику. А настоятельница Джоанна даже сейчас, в критической ситуации, была озабочена только тем, что упадут доходы от паломников.
– Я полагаю, что холера – это нечто вроде отравления, – пояснила Аделия. – Вы не слегли, потому что питались отдельно.
– Хотите сказать, что я погубила сестер? – Судя по выражению лица, приоресса уже жалела, что пригласила иноземную нахалку. – Я слишком занята, чтобы принимать участие в общих трапезах. А на прошлой неделе меня тут вообще не было. Я посещала епископа для духовного совета.
От Эдрика Аделия знала правду: настоятельница ездила покупать коня.
Матушка Джоанна продолжала:
– Вы, милочка, занимайтесь своим лечебным делом, а руководство монастырем оставьте мне. Почаще советуйтесь с доктором. Ну и передайте ему, что в моей обители нет отравителей!
Ценой ссоры Аделия установила, что причиной болезни был не дурной воздух, а еда. Видя, что от монастырских помощи не будет, она послала Эдрика за Матильдами.
