благодарственными словами колосовцев в адрес заботливых отцов поселка.
– Теперь, как в городе, с бассейном будем париться! – радовались любители парной.
– Не будет этого. – заявила на базаре накануне открытия Инна.
На вопрос: «Это почему же?», Лилипуц коротко ответила:
– Сгорит.
И, как напророчила. В ночь перед открытием в новой бане замкнула электропроводка. Баня сгорела, так и не начав работать.
Сбывшиеся предсказания не прибавили Инне симпатий Колосовки. И, если раньше, слово «сумасшедшая» употребляемое по отношению к ней, означало «странная», то теперь в него вкладывалось уже другое содержание. Его можно было коротко определить, как «ведьма».
Глаза майора Мимикьянова адаптировались к солнцу и он, уже не щурясь, посмотрел на Инну.
Перед ним стояла ухоженная сорокалетняя женщина в светлом белом платье в синий горошек и длинной ниткой бус из маленьких темно-вишневых камешков. Пепельные волосы отливали синевой. Большие темные глаза без блеска словно бы втягивали в себя.
– Здравствуйте, Ефим Алексеевич! – поздоровалась Инна Лилипуц.
– Привет, Инна. – улыбнулся ей Ефим. – Как дела?
– Спасибо, хорошо. – ответила Инна и пристально посмотрела Ефиму в лицо. Майору показалось, она хочет что-то добавить. Он ожидающе склонил набок голову.
Из бездонной космической черноты Инниных глаз будто выползли незримые холодные щупальца, протянулись к нему и начали исследовать его лицо, а затем проникли внутрь. Там они стали осторожно оглаживать полушария мозга и ощупывать бороздки извилин.
Ефим мысленно возвел вокруг своей головы колпак из бронестекла.
Инна словно бы вздрогнула и покорно втянула холодные щупальца внутрь своих глаз.
– Ефим Алексеевич, я хочу вам сказать… – наконец тихо произнесла она. – Это случилось.
– Что случилось, Инна? – довольный своей победой спросил майор Мимикьянов.
– Он составил формулу. – прошептала Инна.
Майор встал в тупик.
– Формулу? – переспросил он.
– Да.
– Формулу чего? – попытался он уточнить.
– Разве вы не знаете? – будто уличив его во лжи, и чувствуя от того неловкость, опустила глаза женщина.
– Нет. На самом деле, не знаю. – стараясь, чтобы его слова звучали убедительно, сказал майор.
– Неправда! – вскинула на него черные отверстия глаз Инна. – Я же чувствую, вы знаете.
Ефим решил не спорить.
– Знаю, но не совсем. – согласился он.
– Он просил меня никому не говорить… – снова опустила глаза Инна.
– А когда ты с ним встречалась? – не давая прерваться нити разговора, спросил майор.
Инна покачала головой:
– Да, зачем с ним встречаться? Он – везде.
Майор вздохнул. Непростое это дело, разговаривать с поселковой сумасшедшей Инной Лилипуц. Но Ефим уже убеждался, что за дрожащими миражами Инниных слов всегда прячется реальный предмет – на самом деле случившееся событие. Любой мираж в пустыне является искаженным отражением каких-то реально существующих зеленых оазисов и дворцов.
– А как его зовут? – спросил он.
– У него нет имени.
Майор снова уперся в глухую стену. Ища выход, Мимикьянов решил вернуться немного назад.
– Он просил тебя, никому не говорить, что нашел формулу, так? – спросил Ефим.
– Да, просил не говорить. – кивнула женщина.
– А почему ты мне все-таки сказала? – попытался поймать он ее взгляд. Но это ему не удалось. Инна смотрела в землю.
– Я хочу, чтобы вы знали. – не поднимая глаз, тихо произнесла она. – Я боюсь.
– Боишься?
– Боюсь.
– Но почему? – пытался хоть что-то вытянуть из собеседницы майор. – Ты боишься за себя?
– Нет. За себя я не боюсь. Мне уже давно нечего бояться. – незнакомым низким голосом произнесла Инна. – Я ведь уже и не живу. Я боюсь за вас. За вас всех.
– Он задумал что-то плохое? – не оставлял попыток добыть информацию Мимикьянов.
– Я не знаю… В том-то и дело! Я не понимаю его мыслей… Я не знаю, что он задумал! – голосом, прыгающим с высоких нот на низкие, произнесла Инна Лилипуц.
– Инна, успокойся! – дотронулся до ее плеча Ефим. – Ведь ничего плохого пока не случилось!
Женщина смотрела на выжженный солнцем асфальт у своих ног.
– Да, извините меня! – взяла она себя в руки. – Я пойду! У меня еще столько дел сегодня! До свидания, Ефим Алексеевич!
Инна Лилипуц решительно обошла Ефима и скрылась в подъезде Дома Институтских руководителей, где она жила в квартире своего деда, при загадочных обстоятельствах ушедшего из жизни полвека назад.
Майор Мимикьянов не знал, что по поводу всего этого и думать: где в словах Инны – дрожащий, несуществующий мираж, а где – какое-то реальное, случившееся с ней событие.
В этот приезд любимая Колосовка удивляла его все больше и больше.
10. Елочка, зажгись!
Майор Мимикьянов шел по летней Колосовке.
В высоком синем небе застыли волны легких перистых облаков. Выцветший асфальт дышал теплом. Совсем близко от лица лениво перебирали толстыми листьями июльские тополя. По другой стороне улицы параллельным курсом неспешно трусила разомлевшая от солнца собачонка.
Майор шел по июльскому поселку, а глаза его видели зиму.
Перед его внутренним взором, будто на экране монитора, возникла картина предпраздничной суеты трехгодичной давности.
Тогда еще никто не знал, что тот встречаемый год станет для Института последним.
Колосовка утопала в пушистом снегу и тянулась к ярко-синему небу прямыми плотными столбами печных дымов.
Ефим шел через весь Институт – из отдела кадров в квадратную башню.
По запросу, пришедшему из Главного управления, он все утро занимался тем, что собирал данные о когда-то работавшем здесь человеке.
Кандидат медицинских наук уволился и уехал из поселка задолго до того, как сам Мимикьянов в него прибыл. Майор нашел тех, кто знал фигуранта лично, и потратил несколько часов, чтобы побеседовать с ними о бывшем сотруднике. Ничего компрометирующего, и вообще заслуживающего внимания, ему выявить не удалось. Но все, что было положено по службе, он сделал, и теперь с чистой совестью направлялся в кабинет к коменданту здания Володе Городовикову. Перед обедом он рассчитывал сгонять с ним партийку в шахматы.
В бесконечных коридорах непривычно и волнующе пахло хвоей, мандаринами и ожиданием чудес.
Подготовка к празднику шла полным ходом. Кто-то уезжал на праздник в областной центр, кто-то в родные места, кто-то никуда не уезжал, но оставался дома, но большинство сотрудников всегда встречали наступление Нового года здесь, в Институте. В актовом зале устанавливали большую елку, накрывали столы и веселились всю ночь.
Кроме того, сотрудники каждого отдела и лаборатории, конечно, украшали и свои рабочие помещения – развешивали по стенам серебристый дождь, натягивали под потолком гирлянды разноцветных лампочек, а иногда ставили и небольшие елочки. И до того, как спуститься в актовый зал на общеинститутский вечер, научные сотрудники сначала дружно отмечали праздник в своих родных производственных семьях. А некоторые особенно дружные отделы, например, Горынинский – излучающих приборов, любили собраться в
