Оказавшись перед закрытой дверью, майор Мимикьянов невольно почувствовал раздражение и не смог его полностью скрыть. Оно прорезалось в тоне его голоса.
– Так, может быть, подскажешь, в каком, а? – с заметными нотками недовольства спросил он.
– Не знаю я ничего, Ефим Алексеевич! Что мы бедные некультурные цыгане знать можем? – опустила глаза Соня.
– Не такие уж вы и бедные… А такого барашка только очень культурная женщина сготовить может. – попытался загладить проскользнувшее раздражение Мимикьянов.
– Знаешь, что, Ефим Алексеевич, я вот что тебе скажу… – Соня дотронулась пальцами до Ефимовой руки, словно показывая, что не обиделась. – От себя скажу… Не человеческих это рук дело… Не одни мы, цыгане, с Верхними силами знакомство водим… И другие есть…
– Кто другие? – внимательно вгляделся в странные голубые глаза цыганки майор.
– Ой, Ефим Алексеевич! От них всем лучше подальше быть. И нам и вам. – понизила голос Соня.
– Подальше не получается. Так, что это за другие, а? – не отставал майор. – Говори уж, раз начала!
– Я бы тебе сказала, Ефим Алексеевич, если б сама знала… Правду говорю, не знаю… Чувствую только. И Мария вот чувствует… А ее Верхние силы любят… Скажу только, что раньше их в поселке не было. Недавно они появились…
– Когда недавно? Неделю назад? Месяц? Год? – как волк, не оторвать, вцепился в хозяйку майор.
Цыганка задумалась. На лице ее отразилась готовность помочь.
– А вот, вскоре после того, как ваш Институт закрыли, – поразмыслив, сказала она, – так и появились…
Озадаченный майор Мимикьянов примолк.
– Да, откуда они взялись-то? – наконец, спросил он. – Приехали, что ли? Как ты думаешь, Соня?
– Чего не знаю, того не знаю… Раньше не было, а теперь есть… Да вроде никто особенный за это время к нам в Колосовку и не приезжал… – устремила голубые глаза к потолку беседки цыганка. – Из заметных… Мы всех, кто приехал знаем… Но среди них Этих нет… Точно.
– Так Они местные, что ли? Колосовские? – продолжил работать майор.
– Может и так… – качнула головой цыганка. – А может и не совсем…
– Соня! – посуровел Мимикьянов. – Ты что, на улице гадаешь! Это там головы морочь. А мне говори толком?!
Цыганка склонила голову к плечу и приложила ладонь к своей высокой груди.
– Ой, Ефим Алексеевич! Не сердись ты, ради Бога! – пропела она. – Не все словами сказать можно! Ведь и так бывает: с виду тот же человек, а внутри-то он стал совсем другой! С лица-то может и наш, а внутри-то приезжий…
Майор снова задумался и замолчал, ощущая тяжесть в голове.
– Ох, плохо я с тобой поговорила, Ефим Алексеевич! – посмотрев на него, запричитала Соня. – Смотрю, огорчился ты! Рассердился! Ну, что ты на глупую цыганку обижаешься? Не хотела я тебя обидеть! Как могла, так и сказала! Не серчай, Ефим Алексеевич! Кавурмы еще хочешь, а? Вкусный барашек получился, сочный! Сам говорил, понравился тебе! – цыганка ласково провела ладонью по его плечу.
Ефим как будто ощутил подувший в лицо теплый ветерок.
– Я на тебя, Соня, не обижаюсь. – встряхнулся он. – Это ты меня извини, что пристал к тебе, как банный лист… Ну, сама видишь, дело какое! Что с Борисом Петровичем случилось? Кто виноват? Не понятно ничего…
Цыганка слушала, смотрела на него своими странными голубыми глазами и сочувствующе кивала головой.
Василь с Соней проводили Ефима через двор до высоких ворот бывших железнодорожных мастерских.
Майор попрощался и пошел по узкой, зажатой между тополями дороге. На близких путях станции призывно загудел локомотив, рождая в воздухе, тяжелые упругие звуковые волны, разбегающиеся от него далеко во все стороны.
Там, где дорога делала поворот, Ефим оглянулся.
Сони уже не было, а Василий Романович продолжал стоять у ворот и смотрел ему вслед. Расстояние было уже большим, и разобрать выражение его лиц майор не мог.
Заметив, что гость обернулся, Василь Штирбу помахал Ефиму рукой, но по-прежнему не ушел.
Он продолжал стоять и смотреть в его сторону.
Совсем не ясный человек – Василий Романович Штирбу.
По документам родившийся в Молдавии, большую часть жизни проведший на Украине, и вот уже без малого десять лет, как обосновавшийся здесь, в небольшом станционном поселке Колосовка, в Западной Сибири. Но это по официальным ответам, полученным на посланные Ефимом официальные запросы. А на самом деле, кто его знает, кто он такой, и где провел свое прошлое?… У цыган разве разберешь? К тому же, под ширмой странного народа с его закрытой от глаз посторонних жизнью, очень удобно прятаться людям, которые вообще к историческим детям северо-западной Индии не имеют никакого отношения.
В ответ на жест цыганского барона, майор Мимикьянов тоже махнул рукой. Подойдя к повороту дороги, он шагнул за деревья, и Василь Штирбу скрылся за густой листвой железнодорожной лесополосы.
12. В Новогоднюю ночь
Ефим шел вдоль бесконечной институтской стены.
Впереди, у края асфальтовой дорожки, припав к земле, неподвижно застыл ярко-рыжий кот. Он неотрывно смотрел на прыгающего в нескольких шагах воробья. Воробей явно видел охотника, но не боялся. Знал, если тот броситься, успеет упорхнуть. Знал это и кот, но оторваться от созерцания вкусного обеда, и пойти дальше по своим делам было выше его сил.
Сцена распалась только с приближением человека. Кот нырнул в траву, а воробей поднялся на пару метров и устроился на оконной раме.
Ефим, не спеша, шагал по асфальтовой дорожке вдоль бывшего здания Института. Над его головой шелестели тяжелыми кронами июльские тополя, и плясали на желтой штукатурке стены солнечные зайчики.
А перед глазами майора синела Новогоднюю ночь.
Это была последняя Новогодняя ночь Института.
После боя часов, поздравления Федоровского, первых рюмок и танцев, сотрудники доктора Горынина, как обычно, собирались подняться на свой этаж. В одной из лабораторий отдела был накрыт сепаратный стол для его сотрудников. Здесь предстояло состояться шуточному конкурсу на лучший художественный номер, и Дед Мороз должен был вручить его победителям маленькие подарки.
Роль Деда Мороза предстояло выполнять коменданту здания Городовикову, а снегурочки – Ефиму. Они хотя и не входили в штат отдела, но давно прибились к дружной и беспокойной Горынинской семье, как называли отдел в Институте. Все праздники комендант и контрразведчик отмечали вместе с его научными сотрудниками, инженерами и лаборантами.
Друзьям предстояло заранее переодеться в приготовленные наряды. У Владимира Ивановича был полный костюм Деда мороза, который он взял в местном детском саду. Ефиму заведующая институтской столовой Галя Стороженко дала белый парик, пожертвовала на ночь длинный голубой халат и даже не пожалела тюбик темно-бордовой губной помады для окончательного превращения бравого капитана госбезопасности в дедушкину внучку.
Кроме переодевания, друзьям еще необходимо было вытащить из муфельной печи стерлядку под майонезом, помещенную туда запекаться вместе с большим количеством лука, черного перца и майонеза. Использовать дорогую муфельную печь, исключающую попадание продуктов горения в тепловую камеру, категорически запрещалось приказом по Институту, подписанному самим академиком Федоровским. Но кто же будет обращать внимание на такие мелочи в Новогоднюю ночь. Тем более, что в ее герметичной камере стерлядка получалась особенно нежная и сочная.
Товарищи поднялись из-за стола и направились к лестнице, ведущей наверх, на этажи, расположенные под башней излучений.
На лестнице было темно. Ее ступени освещалась только бледным светом луны, падающим из высоких
