Некому было отвечать.
Вглядевшись во тьму коридора, он понял: там никого нет. Иллюзию женской фигуры вызывали медленно перемещающиеся по полу и стенам тусклые пятна света, падающего из окна.
– Слушай, Володя, с кем это мы разговаривали? – повернулся капитан Мимикьянов к коменданту. – Там же никого нет!
– Как это нет! Вон же Галина стоит!
– Да ты посмотри получше! Какая Галина! Это просто свет играет! – раздраженно произнес контрразведчик.
Владимир Иванович слегка откинулся назад и прищурился.
– Правда, тени бегают и все… – растерянно протянул он.
– Пить надо меньше! – наставительно произнес Ефим.
– Ты на себя-то посмотри! Ты, непьющий, сам-то с кем разговаривал? Сам с собой?
– Я? – грозно переспросил Ефим.
– Ты!
Ефим задумался.
– Не знаю. – наконец, сказал он.
– Ну, дела! – поскреб затылок Городовиков.
Друзья помолчали, осмысливая происшедшее.
– Ну, что стоять-то на месте? Пойдем куда-нибудь! – наконец, произнес Ефим.
– Куда? – мрачно спросил Городовиков.
– Ну, должен же здесь быть какой-нибудь выход!..
– Если это зона Лаврентия Павловича, то – нет выхода… – качнул головой комендант.
– Но мы же сюда как-то попали! Будем искать ту дверь на лестницу!
– Может быть, и нет уже больше никакой двери… Закрылась и цементом затянулась… – с безнадежностью в голосе произнес Владимир Иванович.
– Володя, ты чего, несешь? – без всякой твердости в голосе попытался возмутиться Ефим.
– А то и несу, – подавленно произнес Городовиков, – пропали мы с тобой, контрразведка! Не выйти нам отсюда никогда! Не дождутся нас люди, и Аля Тиц меня больше не увидит… – горестно закончил он.
В это время где-то совсем рядом раздались странные прерывающиеся звуки.
Друзья одновременно вздрогнули.
– Что это, как ты думаешь, Фима? – спросил комендант.
– Не знаю… Похоже, собаки лают… – высказал предположение майор.
– Собаки? – с дрожью в голосе переспросил Городовиков.
– Ну, да. Собаки.
– Откуда з-здесь с-собаки? – начал заикаться комендант.
– Слушай, – осененный внезапной мыслью Ефим взял коменданта за руку. – На биостанцию два дня назад собак для опытов привезли… Их в виварий поместили. Это, наверное, они лают!
– Ефим, сам подумай, где виварий, а где мы! Виварий – в противоположном конце здания! Чуть не за километр! Это не собаки… – глухо произнес Владимир Иванович.
– Не собаки? А кто? – подавляя дрожь в голосе, спросил Ефим.
– Сам знаешь, кто! – прошептал Городовиков.
И в это время от стены впереди перед ними отделилась высокая темная фигура. Она постояла и медленно направилась к ним.
В воздухе явственно пахнуло звериным запахом.
Друзья застыли с сердцами, бьющимися, как колокола.
Фигура остановилась в трех шагах перед товарищами по несчастью и негромко произнесла:
– Это вы, Владимир Иванович? Ефим Алексеевич? Вы за микрофоном? Так я уже взял у дежурного по биостанции. Хороший микрофон. Сейчас подключу, и Тамара петь будет.
– Вика, это ты? – сделав шаг назад, неуверенно спросил Городовиков.
– Я, конечно. – подтвердила фигура.
– А как твое отчество? – спросил комендант.
– Что? – не понял инженер.
– Ну, как твоего отца звали? – бдительно прищурился Владимир Иванович.
– Андреевич я. – удивленно ответила фигура.
– Да? – недоверчиво посмотрел комендант.
– Вы что меня не узнали? Это же я – Контрибутов Викул Андреевич.
Фигура сделала шаг вперед.
– Ну, теперь, узнаете?
– Узнаем. – сказал Ефим. – Так, ты за микрофоном на биостанцию ходил?
– Ну, да! В зале-то оба сгорели! А я на биостанцию сегодня утром хороший микрофон отнес. Дежурный мне радиолабораторию открыл, я его и взял!.. Да, вы не беспокойтесь, я за микрофон расписался…
– Расписался? – переспросил Мимикьянов.
– Ну, конечно! Так бы просто он никогда не отдал! – ответил Контрибутов.
– Ну, тогда, ладно! – облегченно вздохнув, произнес Ефим. – Тогда, все в порядке!… Слушай, а ты как в это коридор попал?
– Ну, как? Из вивария. Через запасной выход… – признался инженер. – Я понимаю, что не положено, но так быстрее… Пока бы я через центральный вход обернулся!..
– А приказ, чтоб через виварий не ходить, зверей не тревожить, читал? – строго произнес Ефим.
– Да, я тихо… Ну, в новогоднюю-то ночь можно! Я дверь за собой на задвижку закрыл, не беспокойтесь!
– Закрыл? – не поверил Мимикьянов. – А ну-ка, покажи!
– Ладно. – согласился невозмутимый Контрибутов.
Он повернулся, подошел к тому месту в стене, от которого только что отделился.
– Вот видите, закрыто! – показал он на обитую железом дверь с задвинутым засовом.
– Ну-ка, открой! – приказал Ефим.
Инженер отодвинул задвижку и толкнул внутрь тяжелую дверь.
Из образовавшегося проема пахнуло цирком. Ефим заглянул в проем. В нем виднелось сумеречное помещение с тянущимися по обе стороны прохода клетками. Там держали животных, предназначенных для опытов с электромагнитным облучением мозга. За решетками спали и бодрствовали собаки, лисицы и человекообразные обезьяны.
– Ну, что же, Викул Андреевич, – официальным тоном произнес капитан Мимикьянов, – все в порядке! А теперь, давайте пойдем в зал! Мы вас проводим.
Контрибутов с уважением посмотрел на встретившуюся ему бдительную пару, даже в новогоднюю ночь переживающую за порядок во вверенном учреждении.
Инженер закрыл дверь, аккуратно задвинул засов, и они двинулись через неосвещенный запутанный лабиринт институтского здания в актовый зал.
Не прошло и пяти минут, как ведомые надежным проводником заблудившиеся друзья вошли в актовый зал. Он сверкал всеми зажженными люстрами и гудел оживленными голосами.
Стоя на его пороге, друзья не понимали, как это всего лишь несколько минут назад они почти поверили, что попали в мрачную зону Лаврентия Павловича, которой нет ни на одном плане Институтских помещений, и из которой живому человеку нет выхода.
В свете люстр и шуме голосов признаться в таком даже самим себе было стыдно.
Но, что было, то было.
Ни тогда, ни потом им так и не удалось понять, каким образом вместо того, чтобы попасть в расположение Горынинского отдела под башню излучающих приборов, они оказались в противоположном крыле здания – у вивария биостанции.
В конце концов, друзья втайне друг от друга решили, дегустировать самодельную яблоновку в микроскопических дозах, и только в тех случаях, когда отказ может смертельно обидеть угощающего.
Ефим снова поднялся на виадук.
