Сарафан был просторный, но он цеплялся подолом за траву, и Дарья подняла его выше колен. По голым ногам хлестал жесткий остец, резалась полевая осока, больно жегся осот, повилика подстерегала, словно коварные силки, но Дарья бежала во весь дух и оглянулась уже вблизи перелеска. Зверь заметил ее, он бросил след и огромными скачками мчался напрямую через пустошь, стремительно приближаясь. До опушки оставалось совсем близко, но Дарья уже видела: не успеет. Она почувствовала, как на голове дыбом встают волосы, и закричала… Кто мог услышать в малолюдном краю одинокий крик в этакую рань, вдали от больших дорог? Хлебные поля, где работали мужики, лежали в стороне – Дарья сама выбрала путь, где ей никто бы не встретился. Но крик ее уловили не только рощи и поле…
Совсем близко послышались настигающие скачки, Дарья обернулась, вытянула пустые руки навстречу летящему на нее бурому страшилищу с оскаленной клыкастой пастью, свисающим на сторону кровавого цвета языком и мрачными людоедскими глазами.
– Лю-ди!.. Спаси-ите!..
Даже последний крик отчаянья, заставляющий хищника отпрянуть, дать жертве лишний раз вздохнуть перед смертью, тут не подействовал – бурый зверь распластался в прыжке, готовый сомкнуть на горле смертную хватку, но словно бы этого прыжка ждал тот, кто минутой раньше услышал человеческий крик. Клыки судорожно схватили воздух, бурая тяжесть ударилась о землю возле Дарьиных ног, алые брызги рассыпались по траве, и Дарья увидела в боку зверя две черные оперенные стрелы, похожие на ту, что торчала из горла деда… На краю дубравы неподвижно стояли конные татары.
IV
До Коломны отряд Тупика почти не придерживался дорог. Неутомимые рыжие кони – помесь высокорослых русских скакунов с выносливыми монгольскими лошадьми, – специально выведенные для разведки и дальних набегов, легко несли всадников лесостепным бездорожьем – через поля и кусты, болота и рощи, ручьи и реки. Воины наезжали на работающих крестьян, спрашивали об ордынцах и слышали один ответ: «Бог миловал!» Быстрый отряд еще опережал слух, это хорошо, потому что слух множит врагов бессчетно. В лесах с пути шарахались звери, в поймах и логах тревожно кричали чибисы, ругая непрошеных гостей непотребным словом, кулики нахваливали свои болота, болтливые сороки разносили весть о всадниках, а Васька, не слушая их, грустил. Даже удовольствие, что везет князю важного «языка», не заглушало грусти. Не отпускали Ваську глаза-васильки, смотрели сквозь слезы с укором, бередили душу. Вот напасть нежданная! Однажды не выдержал, упрекнул Копыто: ты, мол, с толку сбил – надо было взять сироту до Московской земли.
– Што ж ты сам-то, начальник? – рассердился рыжий воин. – Полюбилась, дак и взял бы. Я ж тя выручить хотел: вижу, прилипла девка, ты вроде и не знаешь, как отбиться.
– Пропадет девица, – сокрушенно вздохнул Тупик.
– Не пропадет. В беду народ дружней. Хто ни есть пригреет.
– Да уж пригреет. Тиун какой-нибудь.
– Хучь и тиун. Сам не пригрел, дак че ей теперь?
Утешил! А Копыто развивал мысль:
– Такую-то бесприютную, ее за полонянку бы взять можно.
– «За полонянку»! Я, может, такую-то в жены взял бы.
– Чего ж не взял? – опять озлился Копыто. – Не больно, видать, хотелось взять. А ныне ко мне пристал. Говорю – я тя выручить думал… Девица-то и правда ладная…
«Помоги ей, господи, – обратился к небу не слишком набожный Тупик. – Только до Москвы помоги добраться, отслужу тебе за дело православное». И поверилось: минут новые беды казачку-рязаночку. Если минут они русскую землю…
Вторую крепкую сторожу, высланную великим князем, встретили за Коломной. Едущие из Москвы дружинники радостно обступили пятерых усталых разведчиков, расспрашивали наперебой, бесцеремонно разглядывали пленника, которому Тупик велел оставить серебряный знак сотника.
– Важная птица, – заметил начальник сторожи боярин Климент Полянин. – Быть и тебе, Васька, сотским.
Воины обступили вьюк с оружием.
– Троих потеряли, – мрачно сказал Тупик.
Один из всадников тронул торчащую наружу рукоять меча.
– Значит, и Петра нет… Жена да четверо мальцов остались.
– Не надо бы нам, кметам, в такое время детей заводить.
– Скажешь! Кто ж после нас будет Москву защищать?..
От встречи со своими у разведчиков словно сил прибыло. Скакали, меняя лошадей, на привалах едва смыкали глаза, пока кони хрупали зерном, потом – снова в седла.
В Москву прибыли ночью. На перевозе у Коломенской дороги горел костер: лодочник по приказу князя дежурил круглые сутки. На окраине посада заливались собаки. Когда проезжали темными улицами, кое-где заскрипели калитки. «Волнуется Москва», – подумал Тупик. На мосту через ров, соединяющий Неглинку с рекой Москвой и запирающий кремль в водяном треугольнике, стояла усиленная стража. Начальники тихо обменялись паролем, охрана расступилась, знакомые голоса негромко приветствовали разведчиков:
– Здорово, Васька!.. Здорово, Копыто!.. Кто это тебя?
– Женка татарская кобылячьей костью приласкала.
– Шурка, Тимоха!.. А это кто бритый? Все ль живы?
– Завтра, мужики, завтра расскажем.
Часовые-воротники тоже не томили разведчиков. Едва прозвучал пароль, тяжелые железные ворота, не скрипнув, отошли, и лошади, стуча копытами по деревянному настилу, внесли всадников под низкий свод угрюмо нависающей в темноте башни. По голосам, долетавшим из ее узких бойниц, Тупик понял: и там, на
