совсем некстати, и мне быстренько помешали выяснить, кто там был и зачем.
Полагаю, что и идея отвезти меня в Саутгемптон возникла неожиданно. То, что меня бросили в воду живым, но без сознания, показывало, что им было наплевать, останусь я жив или погибну... вроде как они на тот момент не решили, как лучше поступить, и положились на случай.
Бессмысленно, как сказала Лиззи. Любой, а полиция тем более, поверил бы в это с трудом. И что они могут сделать? Не могут же они охранять меня днем и ночью, особенно если потенциальные убийцы так нелогичны. Если я еще раз неожиданно не зайду в тень, кому придет в голову снова нападать на меня?
Вероятно, большая часть этих убогих рассуждений была следствием сотрясения мозга. Но скорее здесь имела место врожденная неприязнь к настойчивым допросам, когда казалось, что виновником преступления является жертва.
Я осторожно потрогал затылок, вздрогнув от боли. В голове глухо гудело. Кровь, если она там и была, смылась водой. Волосы высохли. Просто шишка и боль, но никаких открытых ран или вмятин в черепе. По сравнению с травмами во время стипл-чейза моя была из серии «до свадьбы заживет». Получить травму на скачках означало проваляться в постели по меньшей мере три недели. Я же рассчитывал проваляться до утра. И еще, пожалуй, не поеду в Челтенгем до четверга. Вот и все.
Мы довольно быстро добрались до дома. Саутгемптон был ближайшим к Пиксхиллу морским портом, где можно было выбросить бесчувственное тело, и его унесет отливом еще до рассвета.
«Кончай об этом думать», — приказал я себе. Я жив, обсох, а с кошмарными снами можно подождать.
Лиззи повернула на дорожку, ведущую к дому, и тут мы увидели зрелище, приведшее нас в полное оцепенение.
Мой «Ягуар», мой дивный автомобиль, был вогнан, видимо на большой скорости, в вертолет Лиззи. Две великолепные машины переплелись в металлическом объятии, все перекореженные и изуродованные. Смятый верх «Ягуара» буквально протаранил кабину вертолета, шасси которого были так погнуты, что он всем весом навалился на «Ягуар». Винт наклонился под каким-то диким углом, а одна лопасть уткнулась в землю.
Единственное, чего не случилось, так это взрыва и пожара. Во всех других отношениях две прекрасные машины, в которые мы вкладывали свои души и которые доставляли нам такое удовольствие, были мертвы.
Наружные огни на доме горели, освещая обломки. До какой-то степени зрелище было впечатляющее — этакий сверкающий союз.
Лиззи резко затормозила машину да так и осталась сидеть, прикрыв ладонью рот, замерев от потрясения. Я медленно вылез и пошел к этой куче металлолома. Но сделать ничего было невозможно. Потребуется кран и тягач, чтобы разорвать это стальное объятие.
Я подошел к стоящей у машины Лиззи. Она все причитала: «Бог ты мой. Бог ты мой» и старалась не разреветься.
Я обнял ее, она прижалась ко мне и заплакала.
— Почему? — Она с трудом выговорила это слово. — Ну почему?
Что я мог ей ответить? Была только боль за нее, за себя, за окончательно уничтоженные прекрасные машины.
У Лиззи горе очень быстро трансформируется в ненависть и жажду мести.
— Убью этого подонка. Возьму и убью, перережу горло.
Она обошла вертолет, ударила по нему кулаком.
— Я влюблена в эту чертову машину. Я ее люблю. Я прикончу этого подонка...
Я вполне разделял ее чувства. И еще я подумал, что по крайней мере мы сами живы, правда в моем случае едва-едва, но и это уже неплохо.
— Лиззи, — предупредил я, — отойди, там горючее в баках.
— Ничем не пахнет, — сказала она, однако подошла ко мне. — Я так зла, что сама сейчас взорвусь.
— Пойдем в дом, выпьем чего-нибудь. Мы вместе подошли к черному входу. Стекло в двери было выбито.
— Только не это, — простонала Лиззи. Я подергал ручку. Открыто.
— Я ведь закрывала дверь, — сказала она.
— Гм.
Войти все равно придется. Я прошел в гостиную и попробовал включить свет, но выключатель был сорван со стены. Так что все разрушения мы могли видеть только в лунном свете.
По-видимому, работали в ярости, топором. Вещи были не просто сломаны — разбиты на части. Света хватало, чтобы видеть разрубленную мебель, осколки настольных ламп, останки телевизора, разрубленный надвое компьютер, порезанное кожаное кресло и щепки вместо моего антикварного письменного стола.
На первый взгляд ничего не уцелело. Разорванные книги и бумаги валялись на полу. Нарциссы, которые я нарвал для Лиззи, были раздавлены каблуком. От старинной вазы, в которой они стояли, остались только осколки.
Мои фотографии со скачек были сорваны со стен и разорваны в клочья. Мамина коллекция редких птиц из китайского фарфора была разбита вдребезги.
Почему-то именно птицы расстроили Лиззи больше всего. Она сидела на полу, вся в слезах, прижимая жалкие осколки к губам, как будто стараясь их утешить, и оплакивала детство, наших родителей, ту часть жизни, которую уже не вернуть.
Я пошел бродить по дому, но все остальные комнаты были в порядке. Значит, пострадала только одна, главная, где жил я.
Телефон на моем столе уже никогда не зазвонит. Из автоответчика тоже сделали два. Я пошел в машину и оттуда позвонил Сэнди Смиту, разбудив его.
— Извини, — сказал я.
Он приехал, успев только набросить китель на пижаму, так что виднелась волосатая грудь. Он долго благоговейно рассматривал гибрид из вертолета и «Ягуара», потом пошел в дом, захватив с собой фонарь.
Луч света упал на Лиззи, птиц, слезы.
— Неплохо поработали, — заметил Сэнди, а я кивнул. — Доброе утро, мисс, — обратился он к Лиззи, несколько неподходящее выражение в данной ситуации, но намерения у него были наилучшие. — Знаешь, кто это сделал? — спросил он меня.
— Нет.
— Настоящий вандализм, — заключил он. — Мерзость.
Меня мучило предчувствие, заставлявшее болезненно сжиматься сердце, и я попросил его отвезти меня на ферму.
Он сразу сообразил, чего я боюсь, и немедленно согласился. Лиззи встала, держа в руке крыло и голову птицы, и заявила, что поедет с нами, не можем же мы оставить ее здесь одну.
Мы поехали на машине Сэнди, с мигалкой, но без сирены. Ворота во двор все еще были открыты, но фургоны, как я увидел с огромным облегчением, целехоньки.
Контора закрыта. Мои ключи исчезли давным-давно, но, насколько можно было видеть сквозь окна, внутри все три комнаты выглядели как обычно. Несмотря на открытую дверь, столовая тоже не удостоилась внимания.
Я пошел в сарай. Инструменты на месте. Ничего не тронуто Я вернулся к Сэнди и Лиззи и отчитался: все цело, никого нет.
Сэнди смотрел на меня как-то странно.
— Мисс Крофт, — проговорил он, — сообщила мне, что кто-то пытался тебя убить.
— Лиззи! — возмутился я. Лиззи сказала:
— Констебль Смит спросил, где мы были, когда все это... весь этот ужас произошел. Так что хочешь не хочешь, а мне пришлось ему рассказать.
— Я не уверен, что меня действительно пытались убить, — сказал я и вкратце поведал Сэнди, как
