— Томас, у нас есть аптечка?
Томас ответил:
— Да, мадам, — и достал из встроенного в стенку шкафчика черную коробку. Он передал аптечку назад, я ее взял, открыл и нашел несколько бактерицидных пластырей подходящего размера и уйму всяких мазей и бинтов. Я взял один из пластырей и обнаружил, что на меня смотрят две пары женских глаз.
— Извините… — неловко сказал я.
— Стесняетесь? — спросила Даниэль.
— Угу…
Я стеснялся всей этой ситуации. Принцесса отвернулась к окну и принялась созерцать проносящиеся мимо поля, а я ощупывал свое тело под рубашкой, пытаясь сообразить, куда тут лепить пластырь. Порезы оказались слишком далеко, чтобы разглядеть их самому.
— Господи, ну что вы мучаетесь! — сказала Даниэль, все еще смотревшая на меня. — Давайте я.
Она пересела с заднего сиденья на откидное сиденье рядом со мной, отобрала у меня пластырь и приказала задрать пиджак и рубашку, чтобы она могла оглядеть поле деятельности. Когда я послушался, она подняла голову и посмотрела мне в глаза.
— Я просто не верю, что вы ничего не чувствуете!
Я улыбнулся. Что бы я ни чувствовал, это было булавочным уколом по сравнению с тем, что меня ожидало.
— Давайте заклеивайте! — сказал я.
— Ладно.
Она налепила пластырь, и мы поменялись местами, чтобы она могла заклеить другой порез.
— Ужас какой! — сказала она, вытерев руки и вернувшись на заднее сиденье, пока я неуклюже заправлял рубашку в брюки. — Та, первая, рана очень длинная и ужасно глубокая. Видимо, придется швы накладывать.
Принцесса оторвалась от окна и оценивающе взглянула на меня.
— Ничего, — сказал я, — участвовать завтра в скачках я все равно смогу.
Она чуть заметно улыбнулась.
— Боюсь, вы сказали бы это, даже если бы у вас были сломаны обе ноги.
— Возможно, что и так.
— Мадам, — вмешался Томас, — мы подъезжаем к шоссе, а серый «Форд» по-прежнему висит у нас на хвосте.
Принцесса развела руками.
— Пожалуй, нам лучше ехать дальше, — сказала она. — А вы как думаете?
— Вперед! — решительно сказала Даниэль, и мы с Томасом кивнули.
— Ну и хорошо. Вперед, в Лондон. А теперь, Кит, расскажите нам, в чем дело.
Я рассказал им, как мы с Бобби застали репортеров, когда те снимали свой «жучок», и отобрали у них пиджаки перед тем, как они сбежали. Принцесса прищурилась.
Я рассказал, как предложил «Знамени» вернуть вещи, если газета напечатает опровержение и заплатит компенсацию. И как нашел свою машину взломанной, и как рядом неожиданно появились эти мордовороты.
— Им были нужны те пиджаки, — сказал я. — Я предвидел, что меня попытаются ограбить, но насилия я не ожидал.
Хотя ничего удивительного в этом не было — после того, как Бобби так жестоко избил Оуэна Уаттса. Я помолчал.
— Прямо не знаю, как вас благодарить.
— Благодарите Томаса, — ответила принцесса. — Это Томас сказал, что у вас проблемы. Я бы ничего и не заметила.
— Спасибо, Томас, — сказал я.
— Да это же за милю было видно, — сказал он.
— Но как быстро вы рванули с места!
— Я ходил на лекцию о том, что делать, если твоего работодателя пытаются похитить.
— Томас! — сказала принцесса. — В самом деле?
— Я не хочу вас потерять, мадам, — серьезно ответил он.
Принцесса была так растрогана, что на этот раз даже не нашла подходящего вежливого ответа. Томас, который возил ее много лет подряд, был большой и спокойный лондонец средних лет, с которым я частенько разговаривал на автостоянке. Он обычно сидел в своем «роллс-ройсе» и читал книжки. Однажды, давным-давно, я его спросил, не надоедает ли ему каждый день ездить на скачки, если он не интересуется лошадьми и не играет на тотализаторе. Томас сказал, что нет. Сказал, что ему нравятся дальние поездки, нравится одиночество, и прежде всего — ему нравится принцесса. Мы с ним были противоположностями во многих отношениях, но, смею полагать, при необходимости согласились бы умереть за эту прекрасную даму.
И все же я подумал, что она недооценивает опасность, которая нам угрожает. Я посмотрел в заднее окно — серая машина упрямо преследовала нас — и начал прикидывать, как бы нам исчезнуть. Я уже подумывал, что, возможно, мне стоит попросить Томаса свернуть с шоссе и нырнуть в густой подлесок, как вдруг наши преследователи круто свернули с внутренней полосы, под дикий хор гудков пересекли внешнюю, медленную полосу и исчезли на боковой дороге. Томас удовлетворенно заворчал.
— К автозаправке свернули! — сообщил он.
— То есть они отстали? — уточнила Даниэль, оборачиваясь, чтобы посмотреть назад.
— Отцепились!
Я подумал, что свернули они, видимо, затем, чтобы позвонить по телефону и доложить о провале операции.
— Хорошо! — сказала принцесса, словно здесь больше и говорить было не о чем, и с облегчением завела речь о лошадях, о сегодняшнем триумфе короче, о более приятных волнениях, намеренно и умело уводя нас от чуждого ужаса жестокой стали к привычной и знакомой опасности свернуть шею.
К тому времени, как мы были в центре Лондона, принцессе удалось восстановить ощущение, что все в порядке. Как будто я всегда езжу в ее машине, как будто того внезапного нападения вовсе не было. Я думал, что она бы не забыла о приличиях даже на эшафоте, и был благодарен ей за это, что она успокоила нас.
Когда до дома оставалась всего миля и сумерки уже сменялись ночью, принцесса спросила Томаса, не согласится ли он отвезти ее племянницу в Чизик, как обычно, а потом забрать ее после работы. — Конечно, мадам.
— А может, я ее подвезу? — предложил я. — Чтобы не задерживать Томаса.
— В два часа ночи? — спросила Даниэль.
— А что?
— Ну о'кей.
Принцесса по этому поводу ничего не сказала и никаких чувств не выказала.
— Тогда, Томас, вы, видимо, можете быть свободны. — Потом обратилась ко мне: — Если вам надо в полицию, Томас вас отвезет.
Я покачал головой.
— В полицию я не пойду.
— Но эти ужасные люди… — возразила она.
— Если я пойду в полицию, о вас напишут в газетах.
— О-о! — протянула она. Ее вовсе не прельщало оказаться героиней статьи о том, как она спасла своего жокея от банды головорезов с ножами.
— Поступайте, как сочтете нужным, — проговорила она.
— Хорошо.
Томас остановил машину возле ее дома на Итон-сквер и открыл дверцу машины. Оказавшись на тротуаре, я поблагодарил принцессу за приятную поездку.
Все-таки учтивость побеждает все. Чуть заметно улыбнувшись, она сказала, что мы, несомненно,
