отрицательно на умственные способности.
Шоферы переглянулись.
– Да мы вроде тоже не алкаши, – неуверенно сказал перевязанный. – Мы же тебя не пить приглашаем.
– А чего делать? – спросил я удивленно.
Мужики опять переглянулись, а девица хихикнула.
– Надо же! – озадаченно сказал перевязанный. – Чего делать, говорит. Ты что, не знаешь, что вот с такими-то, – он указал на девицу, – делают? Пойдем за угол, удовлетворимся.
– Втроем с одной женщиной? – Я не верил своим ушам. – Да это же свальный грех! Да как же можно допускать такое безобразие и бесстыдство? Ведь вы живете при коммунизме, за который люди гибли под пулями, сгорали на кострах, замерзали в болотах!
Несмотря на усталость, я вкратце рассказал им об Октябрьской революции, о Великой Отечественной войне, о блокаде Ленинграда и строительстве разных крупных сооружений.
– И ничем этим вы не дорожите, – сказал я и, плюнув, двинулся дальше.
– Слушай, папаша! – догнал меня перевязанный. – Ты чего это раскипятился? Псих, что ли? Да какие же мы развратники? Это не мы, это девки эти развратницы. Раньше они мыло это, – он показал на стаканчик, – по полбанки брали. Это было еще ничего. И потребность удовлетворишь, и помоешься. А теперь меньше трех банок не берут, вот и приходится скидываться.
Мне стало неловко оттого, что я чего-то здесь не понял. Я извинился, но сказал, что в их общем деле участвовать, к сожалению, не могу, потому что, во-первых, жене своей обычно не изменяю, а во-вторых, мыла нет, забыл в чемодане. На что шофер мне сказал, что мыльные потребности удовлетворяются здесь же, и указал на какую-то будку в углу, где голая толстуха выдавала подходившим стаканчики. Мы с моим новым знакомым подошли, я получил свой стаканчик, понюхал и отдал шоферу.
Уж как он меня благодарил!
– Ты, отец, – сказал он, – я вижу, приезжий и в нашей жизни не разбираешься. Так если чего будет нужно, обращайся прямо ко мне. Я в седьмой комколонне работаю, меня там все знают. Мое новое имя Космий, но все меня Кузей кличут, по-старому. Так что, если тебе чего нужно, кардан какой или кривошип, приходи прямо в колонну, я тебе все, чего хочешь, достану.
Поблагодарив его, я пошел искать воду. Везде на стенах и на колоннах были несмывающиеся надписи такого примерно рода:
А приблизившись к стенке с кранами, я увидел плакат, с которого кто-то, похожий на красноармейца времен Гражданской войны, наставил на меня палец со словами: «Ты израсходовал лишнюю шайку!»
– Не я, – сказал я. – Я вообще еще ни одной шайки не брал.
Конечно, красноармеец был всего-навсего нарисован, но выглядел так натурально, что под его взглядом я невольно ежился. Потребность свою я удовлетворил лишь на треть, то есть из положенных мне шести шаек использовал только две. Я подумал, что за такую экономию мне, может быть, даже полагается какой- нибудь орден. Впрочем, ордена я требовать не стал и пошел к выходу.
На выходе мне вернули мою одежду. Она была горячая после прожарки. Пуговицы пиджака расплавились. Но молния на брюках осталась цела, она у меня металлическая.
Клятва
В просторном и светлом зале Дзержин Гаврилович Сиромахин поздравил меня с легким паром. Он был один. Остальные, он сказал мне, уехали.
– Ну, а теперь, дорогуша, последняя формальность – и едем отдыхать.
Мы вошли в дверь с вывеской «Кабинет удовлетворения ритуальных потребностей». Я испугался, что там опять окажется что-нибудь неприличное, но ошибся.
За длинным столом на стульях с высокими спинками, под большим портретом Гениалиссимуса сидели три толстые тетки, все три генеральского звания. Видимо, они представляли собою какой-то суд. Вид у них был достаточно строг, но при этом старшая (она сидела посередине) даже сказала мне уже слышанный мною комплимент, что я для своего возраста хорошо сохранился.
Впрочем, она тут же посуровела и объявила мне, что, вступая на основную священную территорию Москорепа, я должен произнести клятву гражданина коммунистической республики.
– Повторяйте за мной! – приказала она.
Всю клятву я, конечно, не помню. Помню только, что начиналась она с благодарности Гениалиссимусу за оказанную мне честь. Как коммунистический гражданин, я должен был соблюдать строжайшую дисциплину на производстве, в быту и общественной жизни, выполнять и перевыполнять производственные задания, бороться за всемерную экономию и всеобщую утилизацию, свято хранить государственную, общественную и профессиональную тайны, тесно сотрудничать с органами государственной безопасности, сообщая им обо всех известных мне антикоммунистических заговорах, действиях, высказываниях или мыслях.
Почти все предыдущее я повторял послушно, но тут остановился, посмотрел на судей.
– Вы знаете, – сказал я, – это как-то не того. Я, в общем-то, доносить не умею.
– Как это не умеете? – удивилась главная судья. – Вы, я слышала, даже романы писать умеете.
– Ну да, – сказал я, – романы-то это что. Романы все-таки не доносы.
– Что вы! – успокоила меня она. – Доносы писать гораздо проще. Ничего такого особенного не надо выдумывать, а чего услышали, то и доносите. Кто где какой анекдот рассказал, кто как на него реагировал. Это же очень просто.
– Для вас, может быть, просто, – вспыхнул я, – а для меня нет. Я и в прошлой жизни стукачом не был, а
