У нас убивают по вторникам

— А откуда же узнала, что сходила? — вставил вопрос Галкин.

— Оттуда, что у нее в руке был нож. И она стояла перед Георгием и думала, как поступить, куда зарезать Георгия, чтобы было быстро и не больно. И как потом потихоньку за­резать Настю, а потом себя. И освободить место для людей, у которых все, как у людей, и которые не задают никаких вопросов.

— То есть она с ума сошла? — догадалась наконец Маша.

— Ну в общем-то да.

— Все равно, — сказал Галкин. — Врет твоя Ольга. Хоть как человек с ума сойди, но чтобы мужа и дочь! Сочиняет она. Для красоты.

— Какая уж тут красота, — усомнилась Маша. — Но в са­мом деле, что-то тут не то. Ты уже много чего про эту свою Ольгу рассказывала — женщина, конечно, не без странно­стей, но не до такой же степени. Я даже представить не могу, что так бывает. Встала ночью, взяла нож и мужа дочерью. Я что-то даже в газете «Жизнь» такого не припомню.

— Да ничего она не сделала, — сказала Людмила. — Она опомнилась, пошла на кухню, позвонила в «Скорую помощь» и шепотом вызвала бригаду. За ней приехали, Ольга объяс­нила Георгию и Насте, что у нее приступ аппендицита, бес­покоиться не надо, все будет хорошо, только приступ на нервной почве, поэтому не удивляйтесь, если я буду в психо­неврологическом отделении. И ее увезли. Лечили, конечно, таблетками, но, главное, очень ей помог молодой кандидат психиатрических наук Евгений. Он подробно расспросил Ольгу о причинах ее срыва, та рассказала. Упомянула о сло­вах матери, свекрови и соседки. Евгений рассмеялся: «И вы из-за этой ерунды? Это ведь полная бессмыслица — насчет того, чтобы как у людей! Потому что люди-то все равно раз­ные. Даже если очень стараться, не получится жизнь, как у людей. И как не у людей тоже не получится, довольно много людей пытаются жить, как нелюди, но они ведь тоже люди, значит, только морочат себе мозги. Беда мне с вами! — ска­зал он после этого, покачав головой. — Лежит тут у меня жен­щина, она на фэн-шуе рехнулась. Это я так грубовато гово­рю, потому что вы-то намного здоровей, с вами такие слова можно. А она рехнулась. Где-то начиталась про этот фэн-шуй или насмотрелась в телевизоре, начала чудить. Сначала ме­бель переставляла, а потом выбрасывать начала. Все лишнее вообще. Выбросит, успокоится, а на другой день ей кажется, что опять всего полно. Короче говоря, избавилась в резуль­тате от всех вещей и от мужа, под руку он ей попался. Вот это, я понимаю, классический психоз, или, ненаучно говоря, поехала крыша». — «А у меня разве не поехала, — спросила Ольга, — если мне в голову такие страшные мысли пришли?» — «Нет, — ответил Евгений. — Да, слегка накренилась, но это поправимо. То есть, поймите, выкинуть все из квартиры, а она все выкинула, это ненормально, а захотеть время от времени, чтобы ваши близкие умерли, в том числе и с вашей помощью, это нормально. Просто надо себя контролировать, вот и все».

— И он это серьезно? — не поверила Маша.

— Ольга сказала, что вполне. А потом объяснил ей под­робно, уже без таблеток. И она все поняла.

— Поняла, что людей убивать можно? — хмыкнул Гал­кин.

— Нельзя. Но хотеть этого — ну не то чтобы можно, тоже нельзя. Но — нормально. Так у людей.

— Людмил, ты не заговаривайся! А то получится, что мы вот с Галкиным, если друг друга захотим убить, то нор­мальные, а если не захотим, то ненормальные?

Галкин хихикнул.

— Да ладно вам, — сказала Людмила. — Я чувствую, не дошло до вас.

— А я не обязан, чтобы до меня всякая глупость доходи­ла! — с гордостью сказал Галкин.

— Ну ты, умный! — обиделась Маша за подругу. — Иди лучше, за своим напарником присмотри. А то он работает, а ты тут лясы точишь.

Галкин хотел возразить, что он ничего не точил, а толь­ко слушал, но не стал связываться с женщинами, поднялся и пошел из купе.

Маша долго и задумчиво глядела в окно.

А потом посмотрела на Людмилу очень внимательно и спросила:

— Ты что, тоже считаешь, что такие мысли нормальные?

— Вообще-то да. Хорошие или плохие, вопрос другой. Но нормальные. У всех бывают.

— А я-то думала...

— Что?

— А то. Лет пять назад было. Пришел мой, ужинает. Щи хлебает. А шея у него такая морщинистая, красная, непри­ятная. Сроду я внимания не обращала, а тут прямо не могу, с души воротит. Нет, мужчина он вообще ничего, но шея какая-то — аж тошнит. Думаю — ужас, как он с такой шеей живет? А как я с ним живу? Ну вот... А у порога топор стоял. Мы же в частном доме живем. Дрова рубим, то, се. Короче, стоял топор. И я вдруг думаю: а сейчас как возьму, как вот рубану по этой красной шее. Меня от этой мысли прямо жа­ром обдало. Дура ты, что ли, сама себя говорю. А сама потя­нулась и топор взяла. Как у Ольги твоей получилось: ниче­го не помню. Только что прямо стояла — без топора, и вот опять стою — уже с топором. А как нагибалась, не помню. А он ест и ничего не подозревает. Вот. Тут я опомнилась. Топор обратно поставила, вышла на воздух. Полчаса про­дышаться не могла.

— А потом?

— Да ничего. Ни разу больше такая глупость не накаты­вала. Но я никому не рассказывала. Потому что понять не могла, что это было такое. Думала: психоз. А получается, не психоз, а чуть ли не норма.

Тут Маша вдруг рассмеялась.

— Ты чего? — улыбнулась Людмила.

— Да подумала: если нам захочется своих мужей при­бить, мы на суде скажем: так и так, господа судьи и това­рищи присяжные, оправдывайте нас, потому что это норма и как у людей!

Маша закатилась смехом, Людмила тоже рассмеялась.

Неожиданно Маша умолкла.

— Постой, подруга. А ведь ты тоже в неврологии лежала, я помню!

— Япо другой причине. Выкидыш был, переживала очень. Ты что, думаешь, я про себя рассказывала? Вот чу­дачка! Со мной такого и быть не может. А если было бы, я что, стала бы рассказывать, что ли? Очень надо.

Действительно, Людмила о себе рассказывать не любит и не умеет.

А когда будто бы о ком-то другом, пусть даже и приду­манном, — ничего, получается. И, главное, не так невероят­но и страшно, как если бы о себе.

А двоюродной сестры Ольги Витушанской у Людмилы нет, была одноклассница, подруга с такой фамилией, кото­рая Людмиле очень нравилась своей благозвучностью.

История настоящая — и фамилия настоящая, соединя­ешь — все как в жизни.

НАРОЧНО ХОЧУ

— У моей сестры Ольги имелась сестра Ирина, но не двоюродная, как я, а абсолютно родная по маме, которая у них умерла. А сводные отцы и у Ольги, и у Ирины куда-то давным-давно пропали, еще до смерти матери. Но суть не в этом, а в том, что Ирина ездила со своим военным мужем по всей стране, а потом вдруг появилась в Москве и сказала Ольге, что все, хватит, пусть военный муж без нее исполня­ет служебный долг, а она присяги не давала. Тем более, если хотя бы были общие дети, но таковых нет, следовательно, нет и препятствий к разводу. За ужином Ольга поинтересо­валась, в чем все-таки причина расставания? Ирина отве­тила, что ее Анатолий, будучи майором на службе, и дома оставался майором, хоть и снимал с себя все, вечно ходя в нижнем белье, что абсолютно неэстетично и даже несексу­ально при его телосложении, а ведь она, Ирина, не только не старая женщина, а вполне еще молодая, ее этот вопрос еще интересует. В этом месте рассказа Ольга смутилась, потому что ее муж Георгий в настоящий момент по обстоятельству страшной жары тоже находился в трусах и даже без футбол­ки. Ольга подумала, что Георгий сейчас примет слова Ири­ны в свой адрес и обидится, но тот пил пиво и не обратил внимания. И все же Ольга на всякий случай сказала: «Дело не в нижнем белье, а какой человек». — «Да дерьмовый он