– Лучше нам отойти туда, – сказал я Элджину Йаксли, кивнув на пятачок травы у входа, подальше от огромной толпы народу, у которых ушки на макушке и глаза любопытные. – Вам не захотелось бы, чтобы нас кто-то услышал.
– Что это все за чертовщина? – сердито спросил он.
– Послание от Джорджа Миллеса, – сказал я.
Его острое лицо напряглось. Маленькие усики встопорщились. Самодовольное выражение сменилось ярко выраженным паническим страхом.
– У меня тут кое-какие фотографии, – сказал я, – которые вам захотелось бы посмотреть.
Я отдал ему картонный пакет. «Второй раз, – подумал я, – наносить удар куда проще. Может, я просто огрубел душой… или просто мне не нравится Элджин Йаксли». Я безо всякой жалости смотрел, как он вскрывает конверт.
Сначала он побледнел, потом побагровел, и крупные капли пота пузырями вспухли на его лбу. Он просмотрел все четыре фотографии и обнаружил там всю историю – встречу в кафе, два письма Джорджа и убийственную записку фермера Дэвида Паркера. Он поднял на меня больные, недоверчивые глаза. Голос его не слушался.
– Не торопитесь, – сказал я. – Я так и знал, что это окажется для вас потрясением.
Он зашевелил губами, словно упражнялся, но не сумел произнести ни слова.
– Любое количество копий, – сказал я, – может быть отправлено в страховую компанию, полицию и так далее.
Он издал сдавленный стон.
– Но есть другой путь, – сказал я.
Он справился с глоткой и языком и выдавил единственное хриплое:
– Ублюдок…
– М-м-м, – сказал я. – Это путь Джорджа Миллеса.
Прежде никогда и никто не смотрел на меня с такой всепоглощающей ненавистью, и меня это обеспокоило. Но я хотел выяснить, что+ Джордж выудил по крайней мере у одной из своих жертв, и это был самый подходящий случай.
– Я хочу того же, что и Джордж Миллес, – без обиняков сказал я.
– Нет, – он скорее проскулил, чем крикнул. В голосе ужас и никакой надежды.
– Да, – ответил я.
– Но я не могу. У меня столько нет.
В глазах его была такая смертная тоска, что я едва мог это выдержать, однако я подстегнул свою пошатнувшуюся решимость мыслью о пяти застреленных лошадях и снова повторил:
– Того же, что и Джордж.
– Не десять, – диким голосом сказал он, – столько у меня нет.
Я уставился на него.
Он не так понял мое молчание и забормотал, снова обретя голос в потоке молящих, упрашивающих, льстивых слов:
– У меня были расходы, ты же знаешь. Это все было не так просто. Почему ты не оставишь меня в покое? Не отпустишь? Джордж сказал, раз и навсегда… а теперь еще ты… Пять, – сказал он, видя, что я продолжаю молчать. – Может, пяти хватит? Это же много. У меня нет больше. Нет.
Я снова уставился на него и стал ждать.
– Ну, хорошо, хорошо… – Его трясло от злости и страха. – Семь с половиной. Этого хватит? Это все, что у меня есть, кровосос… ты хуже Джорджа Миллеса… ублюдок, шантажист…
Пока я смотрел, он трясущимися руками шарил в карманах и наконец вытащил чековую книжку и ручку. Неловко пристроив чековую книжку на конверте с фотографиями, он написал дату и сумму и расписался. Затем дрожащими пальцами вырвал листок бумаги и стоял, держа его.
– Только не в Гонконг, – сказал он.
Я не сразу понял, что он имеет в виду, потому упорно продолжал смотреть на него.
– Не в Гонконг. Только не туда. Мне там не понравилось, – он снова умолял, выпрашивал крохи.
– О… – Я закашлялся, пряча внезапное осознание. – Куда угодно. Куда угодно, только подальше от Британии.
Это был верный ответ, но ему легче от этого не стало. Я протянул руку за чеком.
Он отдал мне его. Пальцы его тряслись.
– Спасибо, – сказал я.
– Чтоб ты в аду сгнил.
Он повернулся и, спотыкаясь, пошел прочь. Не то бежал, не то падал, совершенно разбитый. «Ну, пусть это послужит ему уроком, – безжалостно подумал я. – Пусть помучается. Это ненадолго».
Я намеревался порвать чек, когда решил посмотреть, сколько стоит мое молчание – сколько он заплатил Джорджу. Я хотел порвать чек – но не порвал.
