усложнениям. Ты историк-утопист, Лизйоча.
— Я хотела провести эксперимент в резервации, однако вы мне не позволили.
— Но это еще не повод, чтобы переноситься в прошлое и подсказывать физикам двадцатого века формулы, ведущие к синтезу антиматерии. Это трудно назвать глупостью. Это преступление, Лизйоча! К счастью, тебе это не удалось.
— Неправда. Формулы уже в их времени!
— Нет, Лизйоча! Они у меня, — человек с ореолом вынул из складок комбинезона несколько листков бумаги и показал Лизи. Трот знал, что это именно те листки.
— Откуда они у тебя? Откуда ты знал, где их искать?
— Просто некоторые люди двадцатого столетия разделяют наши взгляды на антиматерию.
— Трот! Не может быть, — Лизи взглянула на профессора.
— Да. Трот. Может, без тебя он не стал бы гением, но это настоящий ученый, отвечающий за свои открытия.
— Как ты мог? — теперь Лизи обращалась к профессору.
— Он меня убедил. Верь мне, Лизи, это небезопасно. Он сообщил мне простой способ создания снарядов из антиматерии. Ты говорила, что это невозможно.
— Их никто никогда не конструировал.
Трот хотел ответить, но человек с ореолом прервал его:
— К счастью, мы знаем, к чему это может привести.
— Неправда. Я не верю. Ты недооцениваешь людей.
— Ты не права, Лизйоча. Мы отдаем должное их трудолюбию и возможностям. Знаем, что через сто лет они сами получат антиматерию. Да… а что касается Хогана, то я переменил решение. Он будет помещен в резервацию доисторических людей, где легко свыкнется с условиями каменного века.
Витализация
Он пробуждался от глубокого сна, длившегося десятки лет, космического сна без сновидений, во время которого он преодолел световые годы пустоты. Он возвращался к жизни.
Сначала он увидел всплеск света, ярко горящую точку, потом различил склонившуюся над ним фигуру и наконец услышал голос:
— … Космогатор Гоер… Космогатор Гоер…
Он знал, что это говорит автомат, какой-то настойчивый автомат вроде того, который когда-то будил его на рассвете, чтобы он успел добраться зеленым виробусом на первую лекцию.
— Слышу… — сказал он, — но еще темно. Еще четверть часа, и я встану…
Автомат не ушел.
— Космогатор, зрительные центры твоего мозга еще работают не в полную силу. Это пройдет, зрение возвратится, как только окончится последний этап процесса витализации…
И тогда он вспомнил, что находится в космосе. Он попробовал приподняться, и витализационное кресло, почувствовав это едва уловимое движение, поддержало ему спину.
— Где мы? — спросил он.
— Твой космолет достиг системы Регула.
— Регула? Значит, мы у цели? — Он уже помнил все: отлет с Земли, желтый песок дюн за терропланом, беззвучную суматоху висящего в пустоте космодрома, ослепительное пламя из дюз и Солнце, которое осталось за кормой, постепенно превращаясь в желтую звезду.
— Включи экран. Я хочу видеть…
Автомат выполнил приказ. На экране разбушевалось белое атомное пламя.
— Ты первый человек, увидевший Регул вблизи, — сказал автомат.
Гоер знал об этом. Он хотел встать, подойти ближе к экрану, но не мог…
— Помоги мне, — бросил он автомату. — Долго ли я еще буду таким… — он хотел сказать «беспомощным», но подумал, что это было бы неуместно в разговоре с автоматом.
— Это естественно. Все процессы в твоем организме протекают как положено. Я подключен к центру, контролирующему ход витализации.
Гоер знал, что автомат не лжет, не может лгать.
— Сколько времени длился анабиоз? — спросил он.
— На Земле прошло больше ста лет.
— Сто лет… — такой срок по сути дела ставил его вне времени. Он не знал, контролирует ли автомат и его чувства, но предполагал, что это возможно, поэтому не стал больше думать о времени.
— Все ли системы космолета работают нормально? — это был первый вопрос, который должен был задать космогатор.
— В данный момент все в порядке, — автомат на секунду как бы замялся. — Были мелкие аварии, а из серьезных — утечка нейтронов на тридцать втором году локального времени полета.
— Порядок, — сказал Гоер и только теперь понял, что не знает этого автомата… — Ты… ты… Унинав…? — спросил он.
— Не совсем. У меня только часть его памяти и некоторые исполнительные системы. Я новый Унинав, с элементами того, которого ты знал.
— Это значит, что тот демонтирован?
— Да.
— Почему? Что случилось?
— Авария.
— Говори ясней. Характер и время аварии.
На этот раз автомат ответил сразу же, словно читая наизусть навечно записанное в его памяти.
— Механическое повреждение управляющей части мозга на тридцать пятом году локального времени полета.
— Что с ним случилось?
— У меня нет полной информации. В моей памяти записано, что броневой шлюз третьего внутреннего отсека космолета замкнулся за ним.
— Что там делал этот интеллектронный обломок?
— Не знаю. Но ты меня обидел.
Гоер понял, что случилось нечто серьезное. К горлу подступил комок, как тогда, когда перед отлетом он обращался к людям мира по видеотронии.
— Обидел? Тебя, автомат?!
— Ты называешь его интеллектронным обломком, а ведь во мне заложена его частица.
— Насколько мне известно, ощущение, о котором ты говоришь, не было предусмотрено конструкторами в псевдопсихике моих автоматов.
— И все-таки я это чувствую.
— Подожди, а что же входит в тебя, кроме узлов Унинава?
— Системы двух андроидальных автоматов и новые элементы.
— …Двух андроидальных автоматов? Что с ними случилось?
— Они были повреждены.
— Каким образом? Ну говори! Я тебе приказываю!
— Они были разрезаны горелками дезинтеграторов…
— Что? Кто это сделал? Отвечай! — Гоер заметил, что кричит, только тогда, когда услышал ровный, монотонный ответ автомата:
— Автоматы по ремонту панциря.
— Каким образом? — теперь он говорил уже спокойно, словно речь шла о мелком повреждении, случившемся на Земле, где достаточно людей, чтобы справиться даже с серьезной аварией автоматов.
— По приказу Автокора, внутреннего автокоординатора космолета.
