— Сеньор, я ничего не понимаю, пустите меня, умоляю вас…
— Сердце. Она погибнет через три месяца, а у меня ни пфеннига, чтобы заплатить за эту окаянную больницу. Я здесь бегаю за тобой, а она…
Джек припал к коленям Исабели и разрыдался.
Исабель вскинула руки, словно хотела призвать демонов, и вдруг опустила их на белокурую голову Джека.
— Джек… сеньор… о боже! Ну что в таких случаях надо делать… ведь я никогда…
Открыв сумку, она вынула платочек и негромко высморкалась.
— «Fair is foul and foul is fair»,[62]- сказал сквозь икоту Чарли.
Подумав, Исабель извлекла из сумочки синий бумажник, нашла шариковую ручку и быстро поставила аккуратную подпись на двух чеках. В интернате Святого Сердца ее научили красиво расписываться.
— Сколько вам нужно? — спросила она сухим и усталым голосом. — Двести долларов? Пятьсот? Скажите!
Джек молча замотал головой, и его беззвучные рыдания перешли в протяжный отчаянный стон.
Исабель сунула чеки в карман его пиджака, сняла голову Джека со своих колен так, словно это был хрупкий стеклянный шар, и медленно вышла из бара при полном равнодушии пьяного терцета, который уже расстался с цитатами из Шекспира.
— Дерьмо! — рыгнул Чарли.
Ехидный взгляд Ланселота проводил Исабель до самой двери.
— Тебе бы хорошо сейчас облегчиться, — сказал мистер Гаррисон Битл.
На нем был синий льняной пиджак и белые брюки из тонкого сукна — его любимое сочетание цветов. Он приводил себя в порядок перед зеркалом.
Исабель в это время лежала на кровати под изображением Гваделупской Девы, которую стюард Лавджой прибил простым гвоздем. Она тоже посмотрелась в свое маленькое ручное зеркальце и сморщилась от досады. Потом высунула язык и долго его рассматривала, чувствуя свежий запах одеколона, которым Гарри смочил платок.
— Ай, Гарри, посмотри! У меня никогда не было такого языка! Господи, какой позор!
Гарри придирчиво изучал себя в зеркале.
— Мне до сих пор не верится, Исабель! Попасть в такое непотребное общество.
Он развязал галстук.
— Ой, Гарри, напрасно я тебе все рассказала!
Он открыл шкаф, сосредоточенно хмуря брови.
— Нет, не напрасно. Мы ничего не должны таить друг от друга. И вообще я тебе благодарен за такую откровенность. По крайней мере теперь ясно, что после двух бокалов шампанского и одного коктейля ты можешь упасть в море. Словом, мне предстоит научить тебя еще одной вещи: жить в обществе.
Он вздохнул и выбрал синий галстук с красными полосками.
— Бот видишь! Лучше бы я осталась с тобой. А ты вдруг захотел, чтобы я пошла развлечься…
Он поднял воротничок рубашки.
— Но мне думалось, что ты будешь это делать с приличными людьми. Здесь столько достойных и приятных пар. А ты угодила к пьяным проходимцам.
Он завязал красивым узлом новый галстук.
— Ровно в три мы прибываем в Тринидад. Are you up to it?[63]
Он внимательно посмотрел на себя в зеркало.
— Нет, Гарри. Вряд ли я смогу сойти. У меня что-то с животом и голова как чугунная. Гарри…
Легкой улыбкой он одобрил синий галстук в красную полоску.
— Я никогда не предполагал, что мне придется лечить собственную супругу от опьянения. Nasty business![64] Если мы не будем придерживаться правил поведения, то кто…
Исабель кое-как поднялась на ноги, растрепанная, с кругами у глаз, с землисто-желтым лицом.
— Гарри, Гарри, не заставляй меня страдать… Гарри, я ведь не сказала тебе самого страшного… О Гарри!..
Громко рыдая, женщина упала на колени и обняла ноги своего мужа.
— Что такое? — Гарри не прикоснулся к ней. — Исабель! Я умею быть терпимым. Но всему есть предел, Исабель! Что ты сделала с моей честью?
— Нет, нет, нет! — сквозь слезы пролепетала Исабель. — Совсем не то… Гарри! Как ты только мог подумать! О Гарри, Гарри, любовь моя, муж мой! Я почему-то решила, что только так ему можно отомстить, что только так он заплатит мне за все оскорбления… я…
— Speak up, woman![65]
Исабель подняла взгляд на своего супруга: он стоял перед ней, высокий, светловолосый, как спелый колос.
— Я дала ему деньги, чтобы унизить его, понимаешь, только чтобы унизить…
— Какое легкомыслие! — Гарри с силой отвел от себя ее руки. — И все же тебе не в чем оправдываться перед этим подонком. Я сегодня же поговорю с ним и заставлю его вернуть все деньги, хотя и противно иметь дело с подобным негодяем! Сколько ты ему дала?
— Не знаю. — Исабель по-прежнему сидела на полу. — Наверно, пятьсот долларов. Надо проверить чеки, чтобы подсчитать… Не связывайся с ним, Гарри, пожалуйста, давай забудем об этом. — Исабель никак не могла подняться на ноги. Сначала она с трудом встала на четвереньки. — Вот, теперь я знаю! Ведь столько всего сразу, что у меня ум за разум зашел. Теперь я знаю! Пусть все деньги будут у тебя, возьми их, прошу!
Гарри протянул ей руки, и она кое-как поднялась.
— Я знать ничего не желаю о твоих деньгах! Можешь подарить их своей тетке, если тебе хочется. Ты забываешь, кто перед тобой! Но рано или поздно ты это поймешь. Рано или поздно ты поймешь, что моя честь…
Исабель закрыла ему рот рукой, потом еле-еле доковыляла до ночного столика и взяла свою сумочку. Села возле столика и начала подписывать чеки, один за другим, очень быстро.
— Теперь мне не надо бояться за себя. Теперь мне не надо думать, что то, вчерашнее, может повториться… меня тошнит, Гарри.
— Мои и твои деньги должны быть отдельно! Это непреложное условие нашей совместной жизни.
— О нет, эти чеки жгут мне руки… Возьми, возьми, возьми их!
Она отрывала каждый подписанный чек и протягивала его Гарри.
— Ну ладно! Раз это твоя воля…
Сначала Гарри брал их нехотя, а потом с деловой решимостью.
— В Тринидаде я открою в банке счет на твое имя, и, когда мы вернемся в США, ты сможешь получить их по первому желанию. Надеюсь, к тому времени к тебе вернутся твои прежние качества.
— О да, Гарри! А теперь я хочу быть послушной во всем, хочу, чтобы ты сам покупал мне вещи, хочу, чтобы ты давал мне деньги на любую мелочь, даже на парикмахерскую. — Она провела рукой по волосам. — Я, наверно, страшна как смертный грех!
Гарри взял ее руку и поцеловал.
— Исабель, моя обожаемая Исабель!
— Хорошо, Гарри. Но торопись, ведь скоро Тринидад! И главное, ни о чем не беспокойся. Я буду отдыхать весь вечер.
«Родезия» замедлила ход. Исабель поправила платочек и галстук Гарри. Подбежала к ночному столику, открыла ящик и, вынув оттуда паспорт, протянула его мужу.
— Возьми! Ты чуть не забыл.
— А-а! Спасибо!
Гарри вышел из каюты. Исабель в ночной рубашке бросилась к иллюминатору и увидела, как приближаются молы Мортоф-Спэйна. Голоса негров, ловивших канаты, брошенные с борта «Родезии», и скрип трапа, спущенного на мол, не проникали сквозь стекло иллюминатора. Позади снующих туда-сюда
