— Ты ведь не собираешься на перезагрузку?
Лицо Джейн посерьезнело, и она повесила ключ обратно на шею.
— Нет. В понедельник утром я ухожу. Это не идеальный выход, но у меня минус восемьсот баллов.
— Минус восемьсот? Что же ты сделала?
— Скорее, не сделала. Если все вокруг тебя невзлюбили, баллы снимаются с невероятной скоростью.
— Куда же ты отправишься?
— Понятия не имею. Может, в Ржавый Холм. Не самое лучшее, что есть, но я хотя бы доберусь туда без проблем. Конвейер доставит меня, куда я пожелаю.
Я выпалил первое, что пришло на ум:
— Мне будет тебя не хватать.
— Красный, — она положила ладонь на мое предплечье, что было редким знаком расположения с ее стороны, — тебя здесь все равно не будет.
Я замолк. Несмотря на раздражающую прямоту Джейн, это был мой первый более-менее душевный разговор с ней. Она не угрожала меня убить, ударить кирпичом и тому подобное, и мы проговорили почти двадцать минут. Хотелось бы думать, что Джейн мне доверяет, — но, скорее всего, она, как и все прочие, считала, что я вряд ли вернусь из Верхнего Шафрана. Однако мне казалось, что все еще рано предлагать ей идти со мной. Тут у меня возникла идея.
— Можешь проводить меня в Серую зону?
— Зачем?
— Хочу взглянуть на Вермеера.
Я посещал Серую зону в Нефрите всего несколько раз, еще совсем мальчишкой. Хроматики там обычно не показывались — отчасти потому, что было незачем, отчасти потому, что правила были очень строги насчет частной жизни серых, а отчасти потому, что нас там встречали неприветливо.
Когда мы пересекли границу зоны, я стал с любопытством оглядываться по сторонам. Дома стояли попарно — на два дома одна терраса, — с узким проходом между ними. Я поразился тому, что двери домов смотрели друг на друга. Улицы были чисто вымыты, да и вообще все сияло, как новенькая брошка. Серые составляли около трети населения каждого города, а потому зона везде занимала немалую площадь, но никогда не располагалась вплотную к хроматическим кварталам. «Разъединенные, мы все же вместе». Я полагал, что все станут глазеть на меня, но мое появление никого не заинтересовало.
— Тут все выглядит очень дружелюбно, — заметил я.
— Ну, ведь ты со мной, — сказала Джейн. — Появись ты один, все было бы иначе. Не веришь? Смотри.
И, велев ждать ее, она скрылась в каком-то доме.
Я сразу почувствовал себя одиноким и незащищенным. Вскоре на меня обратились взгляды серых, а меньше чем через минуту подошел какой-то парень и спросил — вежливо, но со скрытой угрозой в голосе:
— Вы заблудились, сударь?
— Я жду…
— Он со мной, — сказала Джейн, выходя на улицу. В руках она держала тарелку с куском пирога. — Клифтон, это сын цветоподборщика. Красный, это мой брат Клифтон.
— Очень приятно. — Его поведение мгновенно изменилось. — Джейн говорит, ты «почти безнадежен». С ее стороны это вполне себе комплимент.
Я посмотрел на Джейн.
— Не слушай его, — отозвалась она. — Это значит именно то, что значит.
— Ну что, — продолжил Клифтон; он казался настолько же общительным, насколько Джейн — замкнутой. — Тебя ждет либо смерть, либо Виолетта. Трудный выбор.
— Если я вернусь назад, то ни за что на ней не женюсь.
Клифтон засмеялся.
— Это ты так говоришь. Виолетта может быть очень настойчивой. У нас с ней взаимопонимание уже несколько лет. — Он выкатил глаза, так что намек стал яснее ясного. — Ты не разочаруешься. Имей в виду, я поднял оценку, чтобы удержать свою клиентуру. — Подмигнув, он добавил: — Если не будешь в разговоре с ней употреблять слово «нет», то, думаю, вы будете очень счастливы.
— Спасибо за совет, — ответил я без тени юмора.
— Не за что.
Улыбнувшись мне, Клифтон удалился. Мы с Джейн пошли дальше.
— Клифтон снабжает нас всяческими сплетнями от Виолетты, — сказала она, — и потому его положение в иерархии не так уж однозначно. Твой брак с Виолеттой перекроет чрезвычайно богатый источник слухов.
— Я же не вернусь из Верхнего Шафрана, ты забыла?
— Тогда все в порядке. Да и наличка тоже полезна. Мы пришли.
Перед нами была гладкая входная дверь в конце террасы. Джейн дважды постучала. Открыл Грэм — тот самый старик с насморком, которого принимал отец.
— Ну как, хорошо проводите время в отпуске? — спросил я.
— Какой там отпуск! Госпожа Гуммигут перевела меня на неполный рабочий день.
Я спросил, как так могло получиться. Грэм ответил, что Салли Гуммигут мастерски находит способы выжимать серых до последней капли пота.
— Мы хотим посмотреть Вермеера, — объяснила Джейн. — Я принесла тебе пирога.
Господин С-67 поблагодарил ее и провел нас наверх, где посреди комнаты одиноко висела картина. В крышу был вмонтирован световой фонарь, затянутый льняным полотном, и скамейка для посетителей.
— Это прекрасно, — сказал я после минутного молчания.
На холсте была изображена женщина, наливающая молоко из кувшина в миску. Рядом с миской на небольшом столе стояла корзина с хлебом. Казалось, будто вся эта сцена освещается из окна с левой стороны, хотя никаких признаков окна не было. На полотне, вдоль верхней перекладины рамы, виднелись подпалины, а красочный слой во многих местах осыпался. Но то, что осталось, было просто чудесно.
— Говорят, ее кофта — желтая, а платье — синее, — заметил Грэм. — Сюда часто приходят зеленые попрактиковаться в различении цветов. В прошлом месяце заходила женщина, которая отмечает Вермееров в книжке из серии «Я видел это». Сказала, что уже посмотрела на все восемь полотен. Я оставлю вас наедине с картиной.
Я сел на скамейку так, чтобы было достаточно места для Джейн, но та не стала садиться. Я решил идти напролом:
— Я хотел бы, чтобы ты отправилась со мной в Верхний Шафран.
— Извини, но я против смерти на первом свидании. Ты выяснил что-нибудь еще про цветчика? — Я отрицательно покачал головой. — Тогда, наверное, надо порыться в его чемодане. Посмотрим, что там найдется.
— Ты шутишь!
— Разве я похожа на того, кто шутит?
— Нет, но…
Я не закончил фразы: снаружи донесся какой-то слабый шум. Джейн подошла к окну.
— Да что они там делают? — пробормотала она и быстро покинула комнату.
Объятый любопытством, я последовал за ней. Но она вышла не через гладкую дверь, со стороны которой слышался шум, а через черный ход, свернув на кухню. Я попытался сделать то же самое, но старик-серый преградил мне путь и посмотрел на меня если не с открытой враждебностью, то, по крайней мере, так, что мне оставалось воспользоваться все той же парадной дверью.
Выйдя на улицу, я был ослеплен настоящей вспышкой желтого: Салли Гуммигут, Кортленд, Банти Горчичная и даже маленькая Пенелопа. Они шагали по улице — и, кажется, явились сюда не ради Вермеера.
