свидании.
Джейн расхохоталась — самым восхитительным образом. Затем ее внимание привлекли желтые, которые открывали шкафы, выдвигали ящики «в поисках складных стульев», как они выражались. Джейн наклонилась ко мне и с нажимом сказала:
— Развлечение закончено. Ты должен остановить все это!
— Но я провожу перепись стульев. Это приказ Главной конторы.
— На хрен Главную контору. Ты вправду думаешь, что желтые считают здесь стулья?
— А что еще они могут делать?
Джейн вздохнула:
— Это кампания по снятию баллов, дурачок. Они используют твою перепись стульев как предлог для того, чтобы порыться в наших вещах и найти нарушения. Чем больше найдут, тем больше нам придется работать, чтобы вернуть баллы. Но они могут делать это только во время переписей, утвержденных Главной конторой. Таковы правила.
— Я отправляюсь завтра в Верхний Шафран.
— Вот именно поэтому. Перепись заглохнет вместе с твоим исчезновением, и они хотят использовать эту возможность. Но вот в чем дело: тут есть вещи, которых они не должны найти. Вещи, которые должны оставаться спрятанными. Если желтые отыщут их, то останутся в зоне — лежать в чьем-нибудь дворике. Может, нам это сойдет с рук, а может, и нет. Ты хочешь, чтобы на твоей совести была гибель четверых желтых?
— Это что, розыгрыш?
Джейн уставилась на меня. Ясно, что это был не розыгрыш.
— Что у тебя за секрет, ради которого ты готова на убийство? — спросил я.
— Останови обыск, красный. Ты можешь спасти жизнь четырех человек, которых не слишком любишь и которые причиняют нам неслыханные страдания. Своеобразная этическая дилемма.
— Ты пойдешь со мной в Верхний Шафран?
— Красный, тебе придется идти одному.
В этот момент вернулась Салли Гуммигут и пролаяла цифры. Прежде чем я успел обдумать требование Джейн, префектша была уже у следующей двери, требуя впустить ее. Хозяин, постарше Джейн и не такой колючий, запаниковал. Я поймал взгляд Джейн. Она показала глазами наверх, на чердак.
— Я посмотрю наверху, — заявил я. — Надо же мне самому посчитать хоть что-нибудь.
Желтые переглянулись, но не смогли найти разумных возражений. Я стал подниматься по крутым узким ступенькам на третий этаж. Пенелопа с Банти занялись вторым. Лестница была винтовой, и когда я дошел до верхней площадки, решив немного передохнуть при тусклом свете снаружи, сердце мое бешено колотилось. Взявшись за ручку, я осторожно открыл дверь.
Свет проникал лишь через узкое, разделенное надвое окно в дальнем конце комнаты, — то есть его было немного. Я заметил небольшую кровать, стол, комод и ларь из сосны. Стул был только один, в центре, и его занимала какая-то старуха в простом льняном халате без всяких кружков или значков, говорящих о заслугах. Она вязала длинный шарф, беспорядочными волнами ниспадавший к ее ногам. Руки ее были узловатыми и шишковатыми, точно старые корни. Лица старухи я разглядеть не мог — лишь заметил выдающиеся скулы и мягкие складки дряблой кожи; когда она говорила, они двигались. Если бы женщина не пошевелилась, я принял бы ее за пропавшую в ночи, высушенную солнцем: таких находили время от времени.
Старуха прекратила вязать, когда я вошел, но не взглянула на меня, а лишь прислушалась к моим шагам, как-то по-особенному.
— Джейн?
— Нет. Это Эдвард Бурый.
— Сын нового цветоподборщика?
— Да, мадам. Что вы здесь делаете?
— Мало что. Но у меня есть мое вязание да еще «Ренфру» перед сном.
Она, не глядя, потянулась за стоявшим возле нее стаканом воды — пальцы поползли по крышке стола, пока не наткнулись на стакан, и схватили его. Волосы у меня встали дыбом, меня затрясло. Я никогда такого не встречал прежде и не думал, что встречу.
— Вы… слепы!
Женщина коротко рассмеялась.
— Мы все слепы, мастер Бурый, просто одни больше, другие меньше.
— Но этого не может быть, — выпалил я. — Как только человек начинает терять зрение, его поражает плесень, разновидность С, и… послушайте, вас надо исследовать, а не держать на чердаке!
— Хм… Джейн говорила, что вы слегка придурковаты. Меня следует прятать, потому что я могу рассеять страх, а страх — чувство, весьма полезное для Коллектива.
— Страх перед ночью?
— Да. Несколько незрячих, нащупывающих дорогу, покончат с этой бессмыслицей, разве нет?
— Не понимаю.
— Значит, вы совершили все, что от вас требовалось. Что делается внизу?
— Налет Гуммигутов. Чтобы снять баллы.
— Джейн говорила также, что у вас есть кое-какие задатки. Полагаю, вы их проявили. Вам надо идти.
Я закрыл за собой дверь и сбежал вниз. Джейн стояла на пороге. Толпа у дома выросла: серые возвращались с полей, фабрики и из теплицы. Некоторые держали в руках инструменты. Атмосфера в зоне стала более мрачной.
— Как вы поладили с госпожой Оливо? — поинтересовалась Джейн.
Я нервно оглянулся. Серые молча смотрели на меня.
— Сколько всего человек вы спрятали? — спросил я.
— Шестнадцать в Серой зоне. Еще один живет над тобой. Пропавшие в ночи, которые серьезно пострадали, несколько перезагрузочников. Пятеро слепы, у одного неподвижно все, что ниже пояса. Для префектов все они «незарегистрированные сверхкомплектники», и за укрывательство каждого полагается штраф в двадцать тысяч. Он грозит всем, кто живет в доме или «не может доказать, что не знал об этом».
— Незарегистрированные сверхкомплектники? — повторил я, впервые слыша это определение.
— Согласна, это слишком казенный термин. Мы зовем их лишними.
— Ульрика из зенитной башни, которую кормит Томмо… — Я вспомнил его воображаемого друга. — Он знает о них?
— К счастью, нет. Но подкармливание воображаемых друзей — давняя традиция, а сэндвич — это всегда хорошо. Знаешь, как сложно унести что-нибудь из столовой?
Я сказал, что знаю. Ланчевые инспекторы имели право остановить и обыскать кого угодно: принимать пищу в неурочное время строжайше запрещалось.
— А попробуй набрать еды для шестнадцати человек! Пусть даже тебе помогает апокрифик.
— Вот он, Перкинс Брусникка, — пробормотал я. — Я оставлял ему еду в дупле. А утром ее никогда там не оказывалось.
Джейн положила руку мне на плечо.
— Спокойнее, красный, — сказала она, заметив мою подавленность. — Мало кто вообще что-нибудь замечает. Снаружи все может выглядеть чинно-благородно, но за закрытой дверью пылает пожар. А теперь — не прекратишь ли ты все это, пока не стало хуже?
— Да, — тихо сказал я, внезапно осознав масштабы происходящего, — думаю, ты права.
— Что ты нашел там? — осведомилась Салли Гуммигут, выходя из дома.
— Трехместную скамью и кресло, — ответил я надтреснутым голосом.
— Отлично.
И префектша направилась к следующему дому.
— Стойте!
Она остановилась.
