— Но мы не можем… — возразил было жрец.
— Вы, — перебил его Амагда. — Вы не можете. Поэтому и останетесь здесь до тех пор, пока Хаах жаждет… Надо сделать вот что: затопить нижние этажи. То воплощение Хааха, которое живет в воде, найдет дорогу. Мальчишек унесите вниз.
— Но жертвоприношение прервано, — снова сказал жрец.
Амагда повернул голову к нему.
— Что же ты предлагаешь?
— Довести его до конца. Вызвать водное воплощение Хааха.
Отдать ему этих, — он кивнул на детей, — и тех, что ходят внизу.
— Закончить труднее, чем начать, — медленно сказал Амагда. — Но главная жертва не принесена… Хорошо. Я оставляю вас здесь, чтобы вы завершили это жертвоприношение. А я выйду на свет. Надо найти мальчишку.
Потом послышались голоса. Крисс уже слышал здесь голоса — много раз: и тогда, когда умирал на своей подстилке, готовясь к жертвоприношению, и позже, когда искал выхода из бесконечного лабиринта. Эти голоса ничего не значили, и ничего нового они не скажут. Крисс даже не открыл глаз, когда голоса приблизились, и стало слышно, о чем они говорят, аххумские солдаты. Да, простые аххумские солдаты, каулы-ветераны…
Солдаты?..
Крисс открыл было рот, чтобы ответить. Но ответа не вышло. Он пролепетал лишь несколько слов — так ему показалось — да и то по-киаттски. На самом деле он лишь захрипел и замолк. Потом его стало укачивать, и долго-долго качало, так долго, что он уснул, как, бывало, засыпал в качавшейся зыбке в доме Риссов, в родном своем доме на высоком холме, посреди прекраснейшего из городов, Киа-та-Оро…
Крисс почувствовал свет на лице. Свет, какого он не видел давным-давно. Потом его снова стало укачивать, и он опять провалился в забытье.
Аххаг был еще жив. Он с удивлением понял это, и что-то вроде надежды затеплилось в его душе. Он вспомнил обещание, данное ему там, внизу, во чреве лабиринта, где Хаах получает жертвы и благодарит тех, кто эти жертвы приносит.
Может быть, все, что было после — сон? Может быть, великое жертвоприношение состоялось, и Аххаг все-таки стал бессмертным?..
Он поднялся по ступеням из воды, в которую погрузился было, отдавшись спокойному, вечному течению. Он понял, что надо сделать: вернуться. Но не к алтарю. И не вниз, к одному из выходов в воды священной реки.
Он шагнул раз и другой. Шаги получались неуверенными, ноги дрожали, и голова кружилась. Но рана на горле больше не кровоточила, и Аххаг все увереннее зашагал по коридорам, приближаясь к центру дворца и одновременно опускаясь все ниже — туда, где он впервые познакомился с водным воплощением Бога, где он разговаривал с ним и даже однажды побывал там с Криссом.
— Дальше я не пойду! — сказал мальчик. Голос его дрожал, в глазах стояли слезы, а губы прыгали.
Аттарх, солдат-третьелинейщик, нагнулся, вглядываясь ему в лицо.
— Мы должны идти, малыш, — надтреснутым от жажды и усталости голосом сказал он. — Мы должны успеть спрятаться до рассвета, иначе они снова захотят тебя схватить…
— Я — Аххаггид! Я — Аххаг Безымянный, я не заслужил еще другого военного имени! — мальчик выкрикнул это и внезапно выхватил у Аттарха кинжал из висевших на поясе ножен. Он выставил кинжал вперед; благородный клинок сверкнул голубым.
— Да, ты Аххаггид, — кивнул Аттарх, торопливо озираясь по сторонам; они находились в Старом городе, в узких закоулках, по которым и днем мало кто ходил; далеко-далеко неистово горланил петух, перепутавший утро и вечер; пахло пожарами, и белым дымком затянуло небо. — И тебя хотят поймать и убить. Я должен спрятать тебя.
— Отведи меня в ставку, — неожиданно твердым голосом сказал мальчик и швыркнул носом. — Хаммар защитит меня от убийц.
Аттарх покачал седой головой:
— Хаммара нет. Он ушел и увел все войско. Мы догоним его… когда-нибудь, а сейчас мы должны спрятаться.
Он помолчал, тревожно озираясь.
— Пойдем, — повторил почти ласково. — Я знаю одно место — там, среди каналов. Там в плавучей хижине живет одна добрая женщина. Она мне почти жена. У нее тебя никто и никогда не найдет.
Малыш стрельнул коротким, насупленным взглядом. Опустил кинжал.
— Я устал, — сказал он.
Аттарх мягко разжал его пальцы, взял кинжал и спрятал в ножны.
— Я понесу тебя.
Он поднял Аххаггида на руки, и в этот момент перед ним как изпод земли возникла странная фигура. Схенти вместо штанов, накидка с капюшоном, как у нуаннийского монаха, и воинская рубаха с латами под накидкой.
— Здравствуй, Аттарх… Не узнаешь своего командира?
Аттарх вгляделся… Мальчишка выскользнул у него из рук и, оказавшись на земле, спрятался за его ногу.
— Маан… Тысячник Маан? — Аттарх попытался отдать честь, но тут же опустил поднятую было руку.
— Опасная прогулка, — покачал головой Маан. — Вдвоем… С царевичем… по чужому городу.
Он шутливо поклонился Аххаггиду:
— Малыш! Ты достоин другого обращения. Я прикажу нести тебя на носилках.
— Нет, Маан, — Аттарх взял наследника за руку. — Я не могу отдать тебе мальчика.
Маан усмехнулся:
— Даже если я прикажу?..
Он обернулся, и сейчас же из переулков появилось несколько человек; они были одеты по- нуаннийски, но клинки в руках и выправка выдавали в них солдат.
— Возьмите их обоих. Старого можете прирезать и спустить в канал. А царевич… О! Он послужит нам ключиком к любым дверям!
Хаммар глядел в огонь. Напротив него, хорошо освещаемый пламенем очага, сидел его сын Аммарах.
— Мы насовсем уходим из Нуанны, отец? — спросил Аммарах.
Хаммар промолчал, потом, оторвав взгляд от очага, вздохнул:
— О такой ли старости я мечтал, сын?.. Я думал, что проведу остаток дней в тепле и неге, а ты, моя кровь, будешь заботиться обо мне… Но вот мы в конце пути. И что же?..
Хаммар покачал головой.
— Почему мы уходим, отец? — настойчиво повторил Аммарах.
— Ты слишком молод, — сказал Хаммар. — Ты думаешь, что мы на вершине, а мы — во рву. Да, во рву, откуда нет выхода…
Аммарах непонимающе глядел на него. Хаммар снова вздохнул:
— Да, сегодня, перед тем, как свершилась тризна по Берсею, ко мне привели послов. Тайных, секретных послов. Я даже не знаю, как они оказались здесь… — Хаммар вытащил из-за пазухи небольшой кусок пергамента, в пятнах, захватанный не одним десятком рук. Протянул его Аммараху. — Вот. Они вручили мне это послание.
Аммарах взял письмо, развернул, пробежал неровные столбцы выцветшего иератического текста: письмо было написано на «народном» языке Гор.
