нельзя!
– Но послушай! Неужели же они решатся отделаться от меня? Ведь я все-таки не кто-нибудь, и не может офицер русской гвардии так пропасть бесследно в Петербурге. Они побоятся розыска и расследования. Ты бы напомнил им об этом!
– Ничего они не побоятся! Найдут твое платье, как мое, на берегу реки, и будет удостоверено, что ты потонул так же, как я; вот и все! Это, видно, понравилось им. Мне так с тобой и велено распорядиться!
– Погоди, погоди: значит, тебе, как будто выходит, нужно выбирать между мной и самим собой? Если ты не исполнишь приказания, так они за тебя самого возьмутся?
– В том-то и дело! А мне, я говорю тебе, оставить их нельзя, я нужен здесь теперь!
– Тогда воля твоя, делай, как находишь лучше, исполняй их приказание! – вдруг решительно произнес Елчанинов.
– То есть как «исполняй»?
– Ну да! Проделывай надо мной, что тебе велено.
– Ты шутишь, должно быть?
– Нет, не шучу! Если им понравилось то, как они удалили тебя, так и со мной можно проделать ту же штуку для их удовольствия; пусть завтра утром найдут мою амуницию где-нибудь на острове у Невы, а сам я исчезну. Ты свое дело сделаешь, ну а я, разумеется, сумею как-нибудь спрятаться.
– Вздор ты говоришь, мой милый!
– Отчего же вздор? Если ты мог проделать это, так отчего же я не могу?
Кирш серьезно ответил на это:
– Я – совсем другое дело! Я был человек свободный, ничем не связанный, а у тебя служба, вся карьера еще впереди, да мало того, еще и всякие мечты любовные...
– Про мечты ты оставь! Право, их нет у меня! Какие же могут быть мечты, когда она не только любит другого, но даже его невеста? Вот из-за этого-то я и готов бросить все – и службу, и карьеру, умереть прежним Елчаниновым и стать другим человеком, как ты!
– У тебя есть родственники, мать?
– Правда! Она не переживет известия о моей смерти... Ну, ей можно открыть тайну.
– Открытая тайна уже перестает быть тайной; да и отчаиваться тебе еще нечего. Нет, брат, это все пустяки! Так действовать неладно!
– Да ведь другого выхода нет, а я тебе говорю, что мне во что бы то ни стало нужно вырваться сегодня же из этого погреба.
– Тебе нужно вырваться, но не потому, о чем ты думаешь, а потому, что к завтрашнему утру решено разделаться с тобой, и если ты тут останешься, то придут другие, которые не станут разговаривать, как я.
– Так что же тогда нам остается? Выпустить меня тебе нельзя и исполнить их приказание – тоже. Однако ведь выпустил же ты Станислава?
– Станислав не был поручен мне, и я за него не отвечал. Ты сегодня у двери столовой долго стоял?
– Долго.
– Разговоры Грубера слышал?
– Слышал.
– Ну, так, значит, ты знаешь, что ключ от замка у подвала взял с собой управляющий леди для верности. Таким образом Станислав был под его охраной, и руки у меня были развязаны; я мог спать спокойно, не сторожить подвала, пустить туда тебя и отпереть для тебя замок на двери.
– Да как же ты это сделал, если ключ был у управляющего?
– Экий ты несообразительный! Конечно, у меня другой ключ, о существовании которого отцы иезуиты не подозревают. Со Станиславом вчера я мог чист остаться. А сегодня вся беда в том, что ты именно мне поручен и их ключ передан в мое ведение. Сегодня я за тебя отвечаю; а между тем во что бы то ни стало ты должен выйти!
– Так как же это сделать? – с нетерпением и беспокойством спросил Елчанинов.
– Да очень просто: ногами. Пойдем, и делу конец.
– Ты решился уйти со мной вместе?
– Да нет же! Я останусь, а ты уходи!
– Как же, Кирш? А что с тобой будет?
– Ничего не будет, потому что не должно ничего быть.
– Значит, ты придумал, как вывернуться?
– Пока еще нет, но уверен, что обстоятельства помогут.
– Почему же ты уверен так?
– Потому что наше дело правое. Иди, нечего дольше разговаривать! – и Кирш встал, взял фонарь и, подойдя к двери, отворил ее.
Твердая уверенность Кирша, с которой он вдруг начал говорить и действовать, перешла как-то сама собой и на Елчанинова; он последовал за приятелем.
