Но как забыть?! Как забыть недоуменный взгляд Кузнецова?.. и его тяжелое тело?.. и хлюпающий под ногами ковер… и глаза Веры!..
Все, все.
Этого не было, не было.
Не могло быть.
Нужно думать о чем-то хорошем.
Вот они скоро прилетят…
Плетнев стал представлять себе, как самолет приземлится в аэропорту Внуково. Их встретит почетный караул… Пять-шесть «Волг»… Десяток-другой серьезных собранных мужчин в бобровых шапках… И вот они начинают спускаться по трапу… Оркестр играет «Прощание славянки». Объятия!.. Поздравления!.. Речи!.. Их смущенные улыбки… переглядки… хоть и заслуженно, а как-то все-таки неловко оказаться в центре такого внимания!..
Да, в последние дни было много разговоров о том, как их наградят. Приходили какие-то симпатичные парни из Душанбе, из тамошнего Управления, говорили, что уже известно точно: приказ подписан, каждого ждет Золотая звезда Героя… Приятно это было слышать. Очень приятно. Нет, ну а что?.. Когда удавалось отогнать от себя воспоминания, он и в самом деле чувствовал себя победителем… И все бойцы, наверное, так… Ну ладно, пусть не Героя, пусть Красного Знамени… тоже хорошо!
Ну а когда прокатится суматоха встречи, он первым делом поедет к Василию Николаевичу Астафьеву, отцу Сереги…
Наверное, в Москве снег… Плетнев представил себе их заснеженный двор… Фонари…
Генерал откроет дверь… Наверняка постаревший, осунувшийся. Одет по-домашнему. Фланелевые брюки, форменная рубашка без погон, шерстяной жакет.
— Саша! — удивленно и обрадованно скажет он. — Заходите.
Они будут сидеть в большой комнате. Плетнев не раз бывал в ней. Генеральская обстановка. Пианино в чехле. Кресла. Книжные шкафы. На стене вышитое покрывало — сюзане. На нем развешана этнологическая всячина. Джамолаки — бисерные плети, которыми украшают седла и уздечки. Коллекция афганских украшений… В углу — большой кальян. На другой стене — несколько фотографий в рамках. Можно разглядеть каких-то царских генералов…
Теперь под фотографиями у стены на журнальном столе стоит еще одна — большая фотография Астафьева-сына. В черно-красном обрамлении. И рюмка, накрытая ломтем черного хлеба.
Плетнев расскажет все.
После долгого молчания генерал проговорит голосом усталого, равнодушного человека:
— Ну, вот видите как… Теперь хоть представляю, как было… Спасибо… А насчет скорого окончания… Что вы, Саша, что вы… Это теперь на года. Если не на десятилетия. Можете поверить — мы еще нахлебаемся…
Он с горечью махнет рукой. А Плетнев будет, наверное, точно так же, как сейчас, крутить в пальцах чуть помятый кусок металла…
— Ввели войска — и что? Оппозиция лапки кверху? Ничего подобного. Наоборот. Всполошили весь мир. Ждут в ужасе — куда дальше полезем. Уж под эту музыку американцы точно развернут работу — капитально оппозицию поддержат, поставят оружие… Власть народную укрепили? — тоже непохоже. Посадили Бабрака — вот вам царь. А никому не нужен такой царь. Теперь его только ленивый не пинает…
И он снова безнадежно махнет рукой.
— Нет, Саша, это надолго. И похоронок мы еще наполучаемся. Ой, наполучаемся…
А друг Плетнева Сергей Астафьев будет строго смотреть с портрета, украшенного черно-красной лентой…
Потом он распрощается и выйдет из дома… мириады снежинок сверкают в ореолах фонарного света… улица весело мчится по своим делам… по своим веселым делам — ведь новогоднее настроение еще не истаяло!.. и он пойдет… куда?
Как же куда? — сказал себе Плетнев и от волнения сел прямо.
Он же должен найти Веру!
Самолет пробил низкую облачность. Шасси коснулось полосы, и минут через пять лайнер вырулил на стоянку на краю сумрачного и пустого поля.
МОСКВА, 5 ЯНВАРЯ 1980 г
Люк открылся.
Аникин радостно высунулся — и замер от неожиданности. Улыбка сползла с его лица. Изумленно оглянулся.
— Что-то никого…
— Должно быть, в целях маскировки, — буркнул Плетнев, озираясь. — Ладно, пошли.
Заснеженный трап скрипел под ногами.
Метрах в пятидесяти от самолета стоял автобус. Возле него тоже никого не было.
Оскальзываясь на обледенелом снегу, молчаливой вереницей дошли до автобуса, пробрались в его теплое, почему-то пахнувшее хлоркой нутро.
Двери закрылись. Автобус тронулся.
У водителя тренькал радиоприемник. Наверное, зазвучало что-то его любимое — он прибавил громкости, в салон вдруг пролились торжественные аккорды, и красивый мужской голос сурово пропел:
— Ну-ка выруби эту байду! — послышался чей-то раздраженный приказ. Кажется, это был Симонов.
Музыка смолкла.
Автобус повернул, вырулил на какую-то дорожку, а метров через восемьсот выбрался на шоссе.
На повороте с огромного рекламного щита ухмылялся олимпийский Мишка, опоясанный золотым поясом с пряжкой из пяти сцепленных колец. Над ним багровела надпись:
Плетнев задернул занавеску и закрыл глаза. Ему не хотелось больше думать.
Их не распустили по квартирам. Сразу привезли в расположение.
Генерал Безногов навытяжку стоял перед строем.
— Товарищи офицеры! — торжественно сказал он. — Руководство страны и лично Леонид Ильич Брежнев благодарят вас за проявленные мужество и героизм! Вы вернулись победителями. Каждый из вас — победитель!..
Безногов помолчал.
— Вам будут задавать вопросы. Самые разные. В ответ можно говорить все!
Он обвел взглядом недоверчивые лица.
— Да, все! — кроме правды…
