и наступи.
Я не верил и наступать на «травку» не собирался. Но, похоже, выхода не было – мне не хватало пары секунд. Я слишком хорошо знал Стаса – по части реакции он мог заткнуть за пояс любого. Даже меня.
Мои пальцы неспешно разжались и «вампир» глухо шлёпнулся наземь.
– Руки в стороны, ладонями ко мне! Пять шагов назад!
– Ну?! – я выполнил его требования. – Теперь давай обещанные. «Какие-нибудь».
– Новость первая – я действительно живой.
– Это я уже понял. Как и то, что трюк со взорванной «хондой», скорее всего, предназначался персонально для моих глаз.
– Верно, командир. В первую очередь для тебя. А вот зачем?
– Ежели по части внешних эффектов, так ты всегда любил показуху. А ежели по сути… Идеальное посмертное алиби. Задолго до начала вашей подлой операции по уничтожению родной спецгруппы «Эпсилон». А я-то голову ломал – из какой форточки сквозняк?! Теперь всё по местам стало… Скорее всего, ты главный консультант и «голос за кадром». А Влад Новицкий просто информатор и исполнитель… Раньше я на него всех дохлых собак вешал. Только вот кто вами, иудами, руководил – мне не интересно. Уже не интересно. Всё равно, в каком толстом кресле он сидел или же из какого окна в Белом доме смотрел на нас, пигмеев.
– Ну, командир… Скучно с тобой, потому как тяжело удивить.
– Я тебе, Стас, не командир. А если и был когда-то, так весь вышел. И Учителем твоим был, до того дня, когда ты меня мысленно предал. И командиром твоим… пока ты не взорвал кого-то вместо себя. Тот парень, скорее всего, даже не подозревал, в какой… вечный рейс ты его отправляешь. А теперь я тебе тем более – не Учитель, не командир. Потому как у гнид нету ни первого, ни второго. Только инстинкты.
Лицо Стаса дёрнулось. Злая судорога перечеркнула его как молния.
Вот теперь он, наконец-то, впервые за все годы – был собой!
Однажды лучший ученик может стать самым опасным врагом. Особенно, если в нём горит неупокоённым огнём весьма непредсказуемый дар – «искра божья».
Наверное, в каждом из нас живёт этот синдром Творца. ВЛОЖИТЬ в своего последыша, детище, творение… Частицу себя. Кусок своего мира. И почти весь накопленный опыт, не говоря о знаниях. Этот комплект Ученику мы несём на вытянутых руках, даём в подарок. А потом, опустошённые, возвращаемся назад, по привычке держа руки вытянутыми, словно на них покоятся останки нас самих. А как иначе – мы ведь вручили эту «искорку» самому достойному, передали, словно эстафету!
Конечно, это полностью вина Учителя, если он не разглядел – с каким выражением лица и состоянием духа берёт Ученик «искорку».
Как ДАР?
Или как ДОЛГ?!
Мой – ХАПАЛ, как будто весь мир был ему должен. И сразу же начинал ненавидеть меня за то, что я ещё и не выплачиваю ему проценты. И себя – за то, что не додумался их в наглую потребовать.
Я только сейчас понял – как меня Первый Ученик ненавидел все эти годы! Ежедневно. Ежечасно. Еженаносекундно! Он уже вырос из своих рамок, чтобы быть просто подчинённым. Я уже ему просто мешал, но он не мог в открытую заявить об этом. Он ВЫНУЖДЕН БЫЛ улыбаться.
Улыбаться, поднимаясь с пола после моих ударов. Улыбаться, когда я поздравлял его с первенцем Санькой. Улыбаться, получая из моих рук майорские звёздочки. Улыбаться. Улыбаться. Улыбаться. – Он знал, что даже померившись силами в смертельном спарринге, – не сможет увидеть меня бездыханным.
«Что же случилось сегодня? Почему он осмелился? И вообще, откуда он взялся? КТО ЕГО ВОСКРЕСИЛ?!»
Я глядел ему в глаза, буравил взглядом, пытаясь проникнуть в мысли. И многое становилось понятным… Он уже ничего не прятал в своих стальных глазах. На первый взгляд, – не выражающих ничего, кроме брезгливой усталости. Сегодня мне был предоставлен доступ к Откровению. Я впервые проник за стальной занавес и прочёл истинное писание. И там, среди прочего, объясняющего многое, было самое главное – ПРИГОВОР.
Я читал-перечитывал текст своего приговора, но неизменно доходил до беспощадной формулировки: «Обжалованию не подлежит!».
Я ещё на что-то надеялся, хотя дальше следовало лишь: «Привести в исполнение немедленно!».
Мне чудился стук его сердца, хруст и смрад его мыслей.
«Тук-тук, тук-тук…»
«Оберст, делай хоть что-нибудь!» – откровенно паниковал Антил.
«Заткнись, я знаю, что ты слишком любишь жизнь, чтобы быть по-настоящему сильным. Но, увы, похоже – он не оставил нам никаких шансов. Ему сейчас совершенно неважно, что он не отважился одолеть меня в честном поединке. Сойдёт и грязный. Он сделал ставку на пулю. Так-то, дружище. Давай-ка, лучше, попрощаемся…»
Стас стоял в десяти недоступных броску шагах, и поигрывал стволом пистолета. Правда, при этом ствол ни разу не вышел за границы очертания моего тела. А может, он просто мучительно долго выбирал траекторию для первой пули.
Где-то в другой жизни заливалась над головой развесёлая пичуга.
«Ну, хоть какая-то тварь божья меня отпевает. Наверное, это последнее, что впитаю я от этого света – трели птахи да страшное молчание пистолета».
Я неотрывно смотрел в глаза Стаса. В глаза своей Смерти. И вдруг они резко расширились. Вспыхнули и… перегорели, как лампочка. Поблёкли.
Позади меня что-то резко хлопнуло, как будто хлестануло ремнём.
И сразу же – из его груди, в том месте, где стучало безжалостное сердце…
…разрывая кожу и ткань комбинезона…
…мгновенно вырос стебель с тремя кроваво-красными опоясывающими полосами…
…и распустились на нём три листика-оперенья белого цвета с коричневыми пятнами…
…словно из кипящего нутра, выплеснулся от избытка ненависти чудовищный цветок, который и видел- то, должно быть, лишь я один, к тому же – последние мгновения.
Я сразу же почувствовал – это был Цветок, убивающий своего хозяина!
Цветок Первоцвет-Пустоцвет-Мертвоцвет…
– Хху-ук! – дёрнулись и тут же замерли губы.
Голова надломилась и завалилась набок, словно из его шеи резко вытащили все позвонки. Плечи безвольно упали вниз. И тело, неестественно изогнувшись, рухнуло набок. Лишь кисть левой руки успела обхватить «стебель», как будто вознамерилась возложить этот Цветок Ненависти на собственную могилу.
Так он и лежал – Станислав Денисович Князев – предатель, истинный виновник гибели группы «Эпсилон», некогда любимый и способный ученик ненавидимого им учителя.
Кто-то определённо надо мной издевался – я во второй раз наблюдал смерть своего ученика.
Сил радоваться спасению от стопроцентной гибели не было. Я даже не пошевелился, а тем паче не попытался оглянуться. Более того, в накатившем равнодушии, не желал гадать: действительно это СПАСЕНИЕ или попросту ОТСРОЧКА?
Стас лежал на левом боку, неестественно скрючив левую руку, на которую навалилось бездыханное тело. И кисть этой руки мёртвой хваткой сжимала стебель страшного цветка.
Я по-прежнему не шевелился. А память снова и снова воспроизводила тот щелчок – позади и правее меня…
ГУЛКИЙ, СО ЗВЕНЯЩИМ КОРОТКИМ ЭХОМ.
Я вспомнил! И противная холодная капля пота скатилась с левого виска в уголок глаза. Защипало.
Это был звук тетивы МОЕГО НОМО! Щелчок боевого лука, принадлежавшего мне в моих снах, так не похожих на сны… И к чёрту все Цветки Ненависти и их разноцветные стебли! В левой кисти Стаса была сжата МОЯ СТРЕЛА! С тремя кроваво-красными кольцами… И, должно быть, «кровь» ближайшего к руке кольца, стекая по древку, просачивалась сквозь пальцы.
