затем представь, что может случиться с человечеством. – Она сбросила с плеч лабораторный халат и вскинула глаза на стекловолоконную кровлю. – Знаешь, я проголодалась... И ничего удивительного! Уже стемнело! ли насосы и прочее постоянно включенное оборудование, Саманта продолжала рассказывать:
– За пять часов мы с тобой протестировали более полутора сотен образцов загрязненной воды и получили точные параметры реакции организмов на пятьдесят опасных веществ – при затратах в полдоллара на образец. – Она погасила свет. – То же самое, но с помощью спектроскопа обошлось бы в десять тысяч долларов, да и пришлось бы на две недели задействовать целую команду опытных специалистов.
– Да ты настоящий фокусник, – сказал ей Николас. – Умница. Я впечатлен, серьезно говорю.
Возле раскрашенного в психоделические цвета «шевроле» она остановила Ника и виновато взглянула ему в лицо.
– Ты не против, если я тобой немножко похвастаюсь?
– Это как прикажете понимать? – насторожился он.
– Наши ребята собрались поужинать креветками. Спать будут прямо на борту, а с утра выйдут помечать тунцов... Но мы можем и не ходить с ними. Возьмем себе еще бифштексов, вина...
Но Николас ясно видел, как ей хочется в море.
Он был длиной пятьдесят пять метров, этот ветхий кошельковый сейнер, пришвартованный к дальнему концу университетского причала. Рулевая рубка нелепо торчала поверх надстройки, напоминая то ли будку ночного сторожа, то ли деревенское отхожее место. Даже слоями новой краски не удалось замаскировать дряхлость судна.
Еще на подходе к причалу Саманта с Ником услышали голоса и смех, доносившиеся из-под палубы.
«Ловкач Дики», прочитал Ник название судна на высокой, уродливо загнутой корме.
– А мы от него в восторге, – сообщила Саманта, ступив на узенькие расшатанные сходни. – Он принадлежит университету, одно из четырех наших исследовательских судов. Остальные три – вполне современные и новомодные, по двести футов длиной, однако именно «Ловкачом» мы пользуемся для коротких вылазок в Мексиканский залив или на острова. А потом, это своего рода факультетский клуб.
Кают-компания была обставлена скудно, на монастырский манер – голые деревянные скамьи, одинокий длинный стол, – однако атмосфера в ней царила под стать дискотеке. В кубрик под завязку набилась загорелая длиной выцветших на солнце, растрепанных волос соперничали друг с другом. В воздухе стоял густой аромат вареных креветок и топленого масла, стол ломился от галлонных бутылей калифорнийского вина.
– Эй! – подала голос Саманта, силясь перекричать какофонию шутливой перебранки, острот и серьезных научных споров. – Это Николас!
Нечто вроде затишья спустилось на своеобразное факультетское собрание, и все принялись разглядывать Ника с настороженным, ревнивым любопытством, которое характерно для любой тесно сплоченной социальной группы, где не очень-то жалуют новичков и чужаков. Ник невозмутимо уставился в ответ, встретил взглядом каждую пару глаз, начиная потихоньку догадываться, что, несмотря на более чем диковатые прически, неформальные одеяния и внушительное количество бород, эта группа была подлинно элитарной. В каждом лице светился острый ум, взгляды быстрые, цепкие, и во всех физиономиях без исключения читалась гордость и уверенность в себе.
Во главе стола сидела внушительная личность: мужчина в возрасте Ника или чуть постарше, поскольку в его бороде виднелись седые пряди, а обветренное, прокаленное солнцем лицо изрезали глубокие морщины.
– Приветствую вас, Ник, – прогромыхал он. – Не буду делать вид, что мы о вас не наслышаны. Саманта нам не раз докладывала о том, как...
– Том Паркер, здесь вам не научная конференция, – немедленно вмешалась Саманта, и все рассмеялись. Люди оживились, неловкость улетучилась, и отовсюду послышались дружелюбные приветствия.
– Хэлло, Ник, я Салли-Анн. – Симпатичная девушка с васильковыми глазами стеснительно поправила очки и сунула ему в руку граненый стакан с красным вином. – Извините, но у нас не хватает бокалов, так что, боюсь, вам с Самантой придется делиться друг с другом.
Затем она подвинулась, освободив несколько дюймов на лавке, и Саманта села Нику на колени. Вино оказалось крепким, терпким и тут же защипало язык. Впрочем, Саманта отпила свой глоток с таким же удовольствием, как если бы ей предложили шато-лафит 1953 года. Она лизнула Ника в ухо и прошептала:
– Том – профессор биофака. Славный дядька, самый лучший. После тебя, конечно.
Со стороны камбуза появилась женщина с миской топленого масла и громадным блюдом, на котором высилась гора ярко-розовых креветок. Она все с откровенным удовольствием навалились на еду.
Женщина была высокой, с заплетенными в косы темными волосами, выражение ее лица выдавало в ней сильную натуру. Ладно сидевшие брюки подчеркивали гибкость и атлетизм ее тела, хотя по возрасту она явно была старше остальных представительниц прекрасного пола. Встав возле Тома Паркера, она положила ему руку на плечо, и в этом жесте читалась многолетняя привязанность.
– Это Антуанетта, его супруга.
Женщина услышала свое имя и улыбнулась вновь прибывшим. Ее ласковые темные глаза за секунду дали оценку Николасу, затем она кивнула и сложила большой и указательный пальцы буквой «О», адресовав свое одобрение Саманте, после чего вновь скрылась на камбузе.
Еда не мешала беседе, вернее, непринужденной болтовне, которая быстро перескакивала с шуток на весьма серьезные и очень специализированные дискуссии; живые, прекрасно тренированные и образованные умы генерировали идеи, которые сталкивались друг с другом подобно костяным бильярдным шарам, в то время как намасленные пальцы ловко отрывали длинноусые креветочные головы, извлекали из серповидных телец нежное белое мясо и оставляли липкие следы на винных стаканах.
Когда кто-то из них вмешивался в спор, Саманта на ухо Нику шептала имена и перечисляла заслуги.
– Это Хэнк Питерсен, он пишет докторскую по голубым тунцам, про их размножение и миграционные маршруты. Как раз он и является научным руководителем завтрашней экспедиции... А это Мишель Ранд, она здесь по обмену с Калифорнийским университетом, занимается китами и морскими свиньями...
Тем временем обсуждение вдруг превратилось в негодующее бичевание некоего капитана, который неделей раньше самым наглым образом прочистил свои нефтяные трюмы прямо во Флоридском проливе, в результате чего тридцатимильное пятно мазута было подхвачено Гольфстримом. Сделал это он как тать в ночи, под покровом мрака, и сменил курс, едва вышел в Атлантику.
– Но ничего, мы его вычислили! – прорычал Том Паркер, всем своим видом напоминая взбешенного медведя. – Как по отпечаткам пальцев, так что он у нас сейчас на мушке.
Ник знал, о чем идет речь: немного разлитой нефти отправляли на газоспектрографический анализ, результаты которого затем сравнивали с сомах подозреваемых танкеров. Точность идентификации настолько высока, что можно безбоязненно подавать иск в международный суд.
– Да только вся проблема в том, как притянуть мерзавца к ответу, – бушевал Том Паркер. – Когда его настигла береговая охрана, он был уже в полусотне миль от наших территориальных вод, а судно зарегистрировано в Либерии... Я на последней конференции уже выступил с целым пакетом предложений, но дело идет медленно.
Здесь Ник решился впервые присоединиться к разговору. Он повел речь о трудностях юриспруденции международного масштаба, о методах контроля и привлечения к ответственности самых злостных нарушителей... Затем он перечислил те меры, что уже были приняты на текущий момент, изложил планы и, наконец, рассказал о том, что сам считает необходимым для защиты моря.
Говорил он спокойно, сжато, четкими фразами, и Саманта с гордостью отметила, как внимательно слушают ее Николаса Берга. Стоило ему замолкнуть на минутку, переводя дух, как народ тут же бросился задавать непростые, а подчас и острые вопросы. Ник отвечал в той же манере, бил всегда в точку благодаря богатейшему опыту и знаниям этой темы и малопомалу начал замечать, как меняется к нему отношение всей этой группы, как растет их уважение и появляются иные признаки того, что они готовы принять его в свои ряды, ибо он грамотно пользовался сложной терминологией, логика его была
