устремились наши «ястребки» и вымели оттуда «фоккеров». Тут же штурмовики атаковали зенитные батареи и сразу «петляковы» ударили по транспортам и кораблям. За ними на малой высоте помчались и мы двумя четверками. Штурмовики хоть и пощипали зенитки, но огонь их оставался все же сильным! Особенно досталось нам, топмачтовикам. Понимаешь? Либава от моря отгорожена молами, а на них немцы установили много «эрликонов». Вот они-то и били. У Ковалева сразу сбили ведомого — он взорвался в воздухе прямо у входных ворот. Потом подбили еще двоих, но они хоть сбросили бомбы по целям и отвернули — один в море, второй пошел вдоль берега на юг. Я больше ничего не видел, не до того. В базе от кораблей и судов было тесно. Несколько штук тонуло. Себе выбрал «восьмитысячника» и шарахнул! А потом не стал поворачивать назад в море, а рванул через город. Как видишь, проскочил!
Позже подсчитали: в порту Либавы было потоплено пять транспортов и сторожевой корабль, повреждены два транспорта.
Младший лейтенант Богачев действительно потопил транспорт водоизмещением восемь тысяч тонн и по общему количеству уничтоженных судов обогнал Борисова, вышел на первое место в авиаполку. Командование представило отважного летчика к третьему ордену Красного Знамени.
Но победа омрачилась гибелью экипажа младшего лейтенанта Кузьмина. Был подбит и самолет майора Ковалева, но летчик сумел выйти из боя, дотянуть до нашего берега и сесть на воду. Самолет затонул, но экипаж был спасен.
Командование отдало должное мужеству и храбрости топмачтовиков, но пришло к выводу, что обеспечение их удара было организовано недостаточно: не были подавлены малокалиберные батареи на полудужьях молов, огонь которых в основном и нанес такое тяжелое поражение топмачтовикам. Богачев спас себя и ведомых тем, что применил неожиданный для врага маневр; сначала расстрелял «эрликоны» и тем обеспечил дорогу, а после атаки не стал ложиться на обратный курс отхода, то есть опять-таки подвергаться огню зениток на моле, а смело ринулся в сторону берега и там искусным маневром прорвался в море.
Наладившаяся было погода вновь испортилась; не сильные, но частые дожди заливали землянки, склады бомб и торпед, подсобные «кандейки» — немудреные сооружения на самолетных стоянках, сделанные предприимчивыми техниками для хранения запчастей, ремонтного материала и всякой всячины, не предусмотренной табелями, но крайне нужной в повседневной эксплуатации. Люди мокли, не успевали просушивать обмундирование, ходили усталыми, но настроение у всех было приподнятым: наступал всенародный праздник — 27-я годовщина Великого Октября, и каждому по установившейся традиции хотелось порадовать Родину боевыми успехами. В авиаэскадрипьях и в полку проходили партийные и комсомольские собрания. На них летчики и техники, штабные работники и авиамеханики, мотористы по- деловому обсуждали главный для всех вопрос; как и чем усилить удары по фашистам, чтобы быстрее разгромить их. Партийно-политический аппарат и комсомольские организации пикировщиков, истребителей и торпедоносцев выпустили серию рукописных плакатов и листовок с описанием успешных боев и подвигов, с фотографиями летчиков. Плакаты и листовки были вывешены на самых видных местах в летных столовых и в штабах, в клубе авиабазы и в кубриках. Возле них толпились люди, читали, гордились, обсуждали, брали пример…
В предпраздничные дни в полк снова прибыло пополнение — выпускники авиаучилища имени С. А. Леваневского. В третью эскадрилью направили четыре экипажа. Борисов привел их а свой коттедж с вещами и, когда построил, удивился: до чего же все летчики были одинаковы — одного роста, молоденькие, худенькие и какие-то настороженные. «Как из детского сада!» — хмыкнул про себя замкомэск и, достав из планшета список, вызвал:
— Полюшкин Валентин Павлович!
— Есть! — выпрямился младший лейтенант и, краснея, поправил командира: — Только, товарищ лейтенант, моя фамилия произносится с ударением на первом слоге; Полюшкин.
— Добро! Будем бить по первому слогу! — под общий смех пообещал Борисов. — Штурман Чернышев Георгий Иванович! Вашему экипажу занимать угловые кровати в этой комнате.
— Есть, в этой комнате!
— Репин Иван Петрович и штурман Лонский! Вы — рядом. Экипажи Ермышкина и Бровченко в следующей комнате. Располагайтесь сразу поудобнее. Отдыхать до утра. А после завтрака явитесь на КП эскадрильи, начнем занятия. Ясно? На этом все!
Встречать прибывших вышли Рачков, Богачев, Конько, Башаев. У всех старичков на груди краснели ордена, а Иван Ильич Рачков был в новеньких погонах лейтенанта, Молодежь поглядывала на старичков с таким уважением и обожанием, что те смутились и первыми предложили знакомиться.
Обучение вновь прибывших было поручено Борисову и Рачкову, при этом командир установил очень жесткие сроки ввода пополнения в боевой состав — всего две недели. Поэтому уже со следующего утра новички сдали зачеты на знание материальной части самолета и его вооружения. Сразу же приступили и к изучению района боевой деятельности, основ тактики торпедоносцев. Молодежь училась напористо, с желанием и показала хорошие результаты. Можно было приступать к практическим полетам, о чем замкомэск Борисов и доложил командованию.
А вечером в кубрике Михаил делился с друзьями новостями: Дмитрий Кузьмич Башаев назначался командиром звена, Федор Николаевич Макарихин — командиром второй эскадрильи.
— Между прочим, Саша, тебя просил к себе в заместители командир второй. Пошел бы?
— К Федору Николаевичу? С удовольствием! — покраснел Богачев. — Он в Ейском училище дал мне путевку в небо.
— И последнее объявление! — Михаил достал из кармана кителя маленькую потрепанную книжечку. — Вот! Достал, наконец!
Богачев схватил ее, прочитал вслух:
— Устав Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков)! Ай-да, Миха, молодец! В самый раз. Я давно собираюсь. О рекомендующих тоже подумал. Как фронтовикам, нам еще рано: только два месяца на фронте. Но мы больше года служим с Мещериным и Макарихиным. Обратимся? Думаю, не откажут. Ну а третью даст комсомол.
— Ох и скрытный ты черт, Сашка! А я-то собирался беседовать с тобой!.. Руку, брат! — шагнул Рачков к летчику.
Только на минутку в маленькой комнатке воцарилась тишина. Но как много она значила для троих летчиков! В головах у каждого вихрем пронеслись воспоминания о трудном и полуголодном детстве, украденной войной юности, горе родной земли и радужные надежды на будущее, готовность драться за это будущее.
— Пять месяцев, как освободили мой Очаков, а писем оттуда все нет! — взгрустнул Рачков. — Уж не знаю, что и думать? Неужели там никого не осталось в живых?..
— Не отчаивайся, браток! Моя Татьяна Алексеевна нашлась же! В Ленинграде! Сама перебралась туда из Старой Руссы. Маленькая она у меня, но боевая!..
— От моих из Мозыря тоже ничего. Но я жду и надеюсь! Эх, Ваня! Саша! Слетать бы туда хоть на часок!..
— Ой! Забыл! Ребята, вчера пятого ноября, Косте Усенко присвоили звание Героя Советского Союза!
— Ура-а! Пошли поздравим нашего гвардейца!..
7 ноября, в день 27-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции, экипаж капитана Мещерина вылетел в одиночный крейсерский полет с торпедой. Моросил дождь. Над морем держалась густая туманная дымка, но летчики не теряли надежды встретить вражеский караван. Они облетели всю Балтику, На обратном пути Константин Александрович решил заглянуть в крупнейшую на Балтике военно-морскую базу гитлеровцев — Пиллау, что с запада сторожила проход к столице Восточной Пруссии городу и крепости Кенигсбергу, Погода здесь несколько улучшилась, и он повел машину в непосредственной близости от базы. Штурман Шарапов производил перспективную съемку, когда на одинокий самолет набросилась четверка «фокке-вульфов». Они зашли на торпедоносец с противоположной от базы стороны, и экипаж, занятый разведкой порта, гавани и сооружений Пиллау, не заметил врагов.
