способного штурмана звена младшего лейтенанта Алексея Арбузова. В тот день воздушный разведчик сообщил, что обнаружил в районе Мемеля транспорт в сопровождении двух малых кораблей, и Борисов с Полюшкиным немедленно вылетел.
Метеорологические условия полета выдались сложными, но надо было «обкатывать» в такой обстановке молодежь! Пара торпедоносцев, прорываясь через снежные заряды, упрямо приближалась к указанному квадрату и исподволь готовилась к внезапной атаке. Вдруг в эфире прозвучало:
— «Сокол» Двадцать семь! «Сокол» Двадцать семь! Я — «Весна»! Как слышите! Отвечайте! Прием!
«Весна» — это позывные командира авиадивизии. Борисов немедленно вышел на связь и получил приказание оставить задание и идти в другой квадрат, где «рыба» была покрупнее.
— Вас понял, «Весна»! Выполняю!
Торпедоносцы развернулись на северо-запад. Около часа рыскали они над хмурым зимним морем, рвали снежные заряды и хлопья тумана, но цели так и не обнаружили. А погода все ухудшалась, и ведущий принял решение возвращаться. Молодой штурман настроил радиополукомпас на волну приводной аэродромной радиостанции, и торпедоносцы полетели в сторону берега.
— Арбузов! Почему мы идем таким малым курсом? Посмотри на магнитный компас! Всего пятнадцать Градусов! — удивился летчик, разглядывая приборы. — Тоже и на гирокомпасе!
Штурман сверился с волной настройки радиополукомпаса, его индикатором, с магнитным компасом: расхождение было, но стрелка индикатора курса стояла на нуле, значит, самолет летел строго на приводную радиостанцию!
— Ничего страшного! — объявил Арбузов. — На привод идем хорошо! Скоро будут наши!
В плохую погоду выйти с моря на палангский пятачок — задача сложная: чуть отклонишься севернее или южнее — попадешь под пушки противника. А как уточнить место, где летишь, если под самолетом вода, впереди вода, в стороны вода и кроме нее больше ничего не видно? Надежда одна: радиополукомпас!
— Арбузов! Проверьте еще раз. Мы идем слишком малым курсом! — беспокоился Борисов, — Такого не должно быть!
Штурман покрутил ручку настройки приемника, проверил: отклонений нет, все правильно! Не верить радио-полукомпасу у него не было оснований.
— Ошибки нет, командир! Прослушайте, передают «Катюшу»!
Михаил переставил флажок переключателя внутренней связи на нужную риску и в телефонах зазвучала знакомая и бесконечно дорогая мелодия. Летчик несколько успокоился. Но перед глазами в густой дымке на воде стали вырисовываться знакомые полудужья молов.
— Что за черт? — выругался Борисов. — Куда ты меня завел, Арбузов? Это же Либава!
— Командир! Трассы справа! — закричал Демин.
Действительно, с молов и с берега ударили «эрликоны». Трассы хлестнули по носу самолета, снопами пронеслись над кабиной.
Михаил с силой толкнул левую педаль, рванул штурвал на себя, заваливая машину в глубокий вираж, и поспешил уйти назад, в море. Хорошо, Полгошкин не оторвался.
Ох и досталось штурману Арбузову от командира группы!
На аэродроме радиотехник долго возился с проверкой аппаратуры. Работала она безукоризненно, но загадка, почему радиополукомпас вывел самолеты вместо Паланги в Либаву, осталась не выясненной. На всякий случай, аппаратуру сменили. А Борисов усомнился в способностях штурмана Арбузова и отказался с ним летать.
Тем временем в Палангу были переведены остальные экипажи третьей авиаэскадрильи, и на очередное задание Борисов вылетел с флаг-штурманом капитаном Шараповым.
Целей опять не обнаружили, а при возвращении «Катюша» опять завела торпедоносцы под пушки Либавы.
Капитан Мещерин решил во всем разобраться сам. Он взлетел с Шараповым и направился в море.
Картина повторилась. Больше того, экипаж командира эскадрильи попал под удар двух «фокке- вульфов» и еле ушел от них в облака. Стало ясно, что немцы пошли на провокацию: они подстроили свою радиостанцию на приводную волну аэродрома Паланга и за счет увеличения мощности излучаемого сигнала «заводили» торпедоносцы на свои зенитные батареи.
Выяснилось также, что комдив с «Весны» никаких приказаний Борисову в воздух не передавал.
Ненастный рассвет над Палангой 26 января вновь взорвался громом канонады. Интенсивный, не прекращающийся ни на минуту огонь вели все морские пушки артиллерийских железнодорожных дивизионов Барбакадзе и Мясникова. Им вторила артиллерия на юго-востоке от аэродрома и со стороны моря. А едва установился день, как в хмурое небо взлетели шестерки «ильюшиных» из авиадивизии полковника Манжосова. Так войска 1-го Прибалтийского фронта во взаимодействии с авиацией, артиллерией и кораблями Краснознаменного Балтийского флота начали решающий штурм мемельской группировки врага.
Чтобы не дать немецкому командованию перебрасывать в Мемель подкрепления, морская авиация блокировала с моря Либаву и Виндаву.
На палангском аэродроме сидели, готовые к немедленному вылету, торпедоносцы и топмачтовики мещеринской авиаэскадрильи. Вскоре к ним присоединился перелетевший из Паневежиса экипаж старшего лейтенанта Макарихина. Зажатый в Мемеле враг, чувствуя приближающийся конец, использовал малейшую щель, чтобы удрать из осажденной базы. Торпедоносцам приходилось все время быть начеку.
В эти дни отличились экипажи Богачева и Макарихина: они за два вылета потопили по два крупных транспорта. А вот Михаилу Борисову не повезло: часами носился он над морскими просторами, но нужные цели не попались.
Через день оперативный дежурный эскадрильи принял телефонограмму: над военно-морской базой и городом поднят красный флаг! Восстановилось литовское название старинного балтийского города — Клайпеда. Мемельская группировка врага перестала существовать. Наши войска ворвались на косу Курише-Нерунг и погнали по ней гитлеровцев к Земландскому полуострову в Восточную Пруссию.
Поздно вечером летчики третьей эскадрильи собрались у бортовых радиоприемников и с радостью и гордостью слушали приказ Верховного Главнокомандующего об овладении штурмом города Клайпеда. Среди частей и соединений, отличившихся при взятии города и военно-морской базы, были названы соседи — штурмовая авиадивизия полковника Манжосова Дмитрия Ивановича, гвардейцы истребители полковника Корешкова Владимира Степановича; всему личному составу, участвовавшему в боях, объявлялась благодарность, а 1-му гвардейскому минно-торпедному авиаполку майора Кузнецова Василия Михайловича, 14-му гвардейскому истребительному дважды Краснознаменному авиаполку подполковника Мироненко Александра Алексеевича и 9-му истребительному авиационному Краснознаменному полку подполковника Джапаридзе Автандила Давидовича присваивалось почетное наименование «Клайпедские»…
Мещеринцы от души поздравили боевых соратников с высокими наградами.
Задолго до рассвета, наскоро позавтракав, экипажи Борисова, Полюшкина, Башаева и Бровченко прибыли к самолетам и заступили на боевое дежурство. Темнота быстро отступала. Иван Рачков возился у торпеды с механиком по вооружению; Демин, поразмыслив, шмыгнул в свою башню, а Борисов оценивающе оглядывал небосвод начинающегося дня. Он ничего хорошего не сулил: нижняя граница облаков просматривалась с трудом, густая дымка закрывала даже южную часть аэродрома. В такую погоду рассчитывать на вылет не приходилось. Но служба есть служба! От нее нельзя уклоняться, и замкомэск подошел к телефону, доложил оперативному дежурному о готовности группы.
— Принято! Для вас пока ничего нет! — ответил оперативный и вдруг спросил: — Товарищ лейтенант, вы меня не узнали? Я — Игошин, штурман Носова. Помните, мы по прибытии из училища сначала попали к вам, а потом нас перевели в первую эскадрилью?
Как не помнить! В тот предпраздничный день младшие лейтенанты Носов и Игошин долго расспрашивали замкомэска о боях торпедоносцев, восторгались подвигами летчиков, сами рассказывали о тихоокеанце Михаиле Паникахе, который, объятый пламенем, в последнюю минуту своей жизни бросился
