В это время в головных телефонах зазвучал голос штурмана Геннадия Чернышева; он подавал команды боковой наводки — приближалось время торпедного удара, Доворачивая торпедоносец на боевой курс, Владимир Фоменко всего на миг упустил из виду ведомого. А когда снова взглянул на него, то ужаснулся; самолет Носова с большим креном падал в воду — крупнокалиберный снаряд разнес правый мотор топмачтовика.
Это был еще не конец. Буквально в двух десятках метров от воды молодой летчик выровнял машину, перескочил через сторожевой корабль и направился к двухтрубному гиганту. Нос топмачтовика опять озарился вспышками; Носов огненным смерчем сметал с палубы транспорта прислугу «эрликонов» и зениток, пробивал дорогу следующему сзади торпедоносцу.
В эту самую минуту из-под капота левого мотора его самолета вырвалось яркое оранжевое пламя, а через пару секунд вся левая плоскость крыла заполыхала в огне. Сносимое встречной струёй пламя вытянулось позади самолета длинным багровым шлейфом. Очевидно, в эти секунды Виктор Носов вместе с экипажем принял последнее в своей короткой жизни решение: таранить!
В те скоротечные секунды командир группы оцепенел. Он не знал о решении Виктора и потому тогда не смог, не успел оценить все величие подвига и глубину самопожертвования его. Он лишь механически отметил это в сознании и смотрел, как огромный топмачтовик, объятый пламенем, больше не маневрировал. Распластав над кипящими от тысяч снарядных осколков морем широкие крылья, управляемый твердой рукой молодого летчика, он чертил в сумрачном, иссеченном бесчисленными трассами небе обширной Данцигской бухты последние метры своего бессмертного полета. Вот он поравнялся с «десятитысячником», резко опустил нос и, продолжая вести пулеметный огонь, врезался в палубу. Тотчас в том месте раздался взрыв, за ним почти сразу второй, да такой мощный, что к низким облакам взметнулся гигантский факел огня. Транспорт-великан раскололся надвое, отделившиеся нос и корма задрались к небу и быстро осели в воду. Спустя минуту-две все скрылось в пузырях водоворотов. Свинцовые волны подхватили какие-то всплывшие ящики, шлюпки, банки…
Соседние вражеские корабли в страхе метнулись в стороны…
Фоменко очнулся. Он с яростью подвернул свой торпедоносец к следующему крупному транспорту, метко торпедировал его и дождался, пока враг не скрылся в пучине. А потом долго кружил рядом, будто ждал чуда…
…После траурного митинга в авиаполку Михаилу Борисову захотелось уединения, и он пошел на берег моря.
Из туманной мглы на сушу мерно накатывались бело-гребенные волны. Плескал прибой. С морского безбрежья дул ровный холодный ветер.
Грусть и боль тяжелейшей утраты стальным обручем сдавили сердце замкомэска. Чем больше он думал о Носове, тем лучше понимал его.
Когда фашисты подбили правый мотор, Виктор, конечно, еще мог развернуться и выйти из боя, никто бы его за это не осудил.
А когда был поврежден второй мотор и самолет загорелся?.. Мог сесть на воду. Конечно, посадка на воду, да еще в шторм, могла кончиться гибелью, но нередко экипаж успевал выскочить из тонущей машины. В таком случае он был бы пленен.
Немцы — караван находился вблизи — могли в погоне за Железными крестами (за плененного летчика награждали так) вытащить их, обессилевших, из воды.
Выходило, что возможности спасения жизни у экипажа Носова были.
Были. Но какой ценой? В любой обстановке, в любой ситуации гражданин, воин обязан думать не только о себе, своих действиях, но и о последствиях!
В борьбе можно погибнуть — никто от этого не застрахован. Но погибнуть можно по-разному; трусливо, позорно или со славой, с пользой, погибнуть так, чтобы стать факелом бессмертия, гордостью родных, детей, товарищей, всего народа!
Виктор Носов, Александр Игошин и Федор Дорофеев выбрали единственно правильный путь…
Прекратив бой, топмачтовик тем самым подставлял бы под вражеские снаряды неприкрытый торпедоносец командира, бросил бы его на съедение вражеским зениткам. Летчик-комсомолец Виктор Носов, весь его экипаж и не думал о своих жизнях, не выходил из боя, а продолжал до последних мгновений принимать огонь на себя, обеспечивать атаку командира и, когда обнаружил, что бомбы не сбрасываются, принял точное решение: когда в бою в руках патриота не остается средств борьбы, он идет на крайность — делает орудием уничтожения врагов свою собственную смерть. Таран — это оружие не слабых! Таран — это оружие самых сильных духом, смелых, мужественных людей!
Виктор Петрович Носов, Александр Иванович Игошин и Федор Иванович Дорофеев глубоко почитали и восторгались подвигами Николая Гастелло и Александра Матросова, Михаила Паникахи, Александра Чикаренко и сами совершили такой же подвиг, встав в один ряд с ними…
В официальных списках Героев Советского Союза пока нет имен Виктора Носова, Александра Игошина и Федора Дорофеева, как нет в нем имен летчиков-балтийцев Петра Игашева, его штурмана Парфенова и стрелков Хохлачева и Новикова, совершивших еще 30 июня 1941 года под Даугавпилсом первый и пока единственный в истории мировой авиации двойной таран на горящем бомбардировщике — сначала уничтожили «мессершмитт», а потом врезались в гущу фашистских танков, переправлявшихся через реку Западная Двина. Но от этого величие подвига героев не меркнет! Их имена свято чтут, они живут и будут вечно жить в памяти боевых друзей, в сердце народа. Вечно!
Героическая гибель Виктора Носова и его боевых товарищей вызвала у Михаила Борисова новый прилив ненависти к немецко-фашистским захватчикам. Уже на следующий день, невзирая на плохую погоду, он вылетел со своим экипажем в район того самого маяка Риксгерт, где погиб экипаж Виктора Носова, и наткнулся на транспорт водоизмещением семь тысяч тонн, следовавший в охранении четырех кораблей курсом на восток. Несмотря на внушительное превосходство врага в силе, Борисов с ходу торпедировал судно. Бой был напряженным, но скоротечным. Иван Рачков в полумгле помогал летчику поточнее выйти на боевой курс и потому не успел заснять результаты атаки. А когда торпедоносец вернулся к конвою, от транспорта на воде остались только пузыри — тот взорвался, фотографировать было нечего.
Так и было доложено командованию. Не имея фотодокумента, потопление транспорта экипажу не засчитали. Да летчики и не настаивали; они получили собственное удовлетворение от победы.
…После войны выяснилось, что этот транспорт вез из Штеттина в Пиллау боеприпасы для армейской группировки «Земланд». Немцы готовили против наших войск операцию под кодовым названием «Зимний ветер». Но боеприпасы не прибыли и «ветер» не состоялся.
Волна яростного гнева против фашистов после гибели экипажа Носова вспыхнула не только в сердцах Борисова, Рачкова, Демина, но и у всех летчиков минно-торпедного полка. Был открыт специальный счет мести. Уже 15 февраля, несмотря на штормящее море и сложные метеорологические условия, в районе косы Хель был обнаружен большой немецкий конвой. Караван шел в минном поле, чем немедленно воспользовались торпедоносцы и потопили четыре самых крупных транспорта и столько же кораблей охранения. При этом своих потерь не было.
В тот же день снова отличился экипаж старшего лейтенанта Борисова. На свободной охоте он потопил транспорт водоизмещением шесть тысяч тонн. Транспорт был сфотографирован и записан на личный счет летчиков. На борту машины появился еще один силуэт, десятый по счету.
Через два дня в ста шестидесяти километрах на запад от Клайпеды авиаполк разгромил очередной вражеский караван, потопив два больших транспорта и три корабля охранения.
Боевой счет неуклонно возрастал…
За частыми боями незаметно подкралась весна. Участились дожди. Дожди и туманы быстро «съедали» снег. Ложбины заполнились талой водой. Трудностей прибавилось: негде было толком высушить обмундирование, поэтому летчики старались побыстрее добраться до коттеджей.
Михаил Борисов развесил у буржуйки свой промокший летный костюм и собрался забраться в постель, как открылась дверь и в комнату вошел с кипой газет в руках Рачков.
— Миша! — с порога крикнул он. — Здесь есть про Носова.
Борисов развернул газету «Красный Балтийский флот» и с удивлением и радостью прочитал:
