– Я не могу поверить в то, что слышу!
– Это жестокая и суровая земля. Если мы хотим выжить, то должны жить по ее законам. Мы не можем позволить себе впадать в безумие сострадания!
Она хотела броситься на него, сжала кулаки, чтобы восстановить самообладание, но ее голос все равно дрожал.
– Сострадание и совесть – это то, что отличает нас от животных. – Она глубоко вздохнула. – Если ты ценишь хоть что-нибудь из того, что было между нами, то не скажешь больше ни слова. Ты не сможешь рационально объяснить то, что ты собираешься сделать с этим ребенком.
– Ты предпочитаешь попасть в руки генерала Чайны? – спросил он. – Этот ребенок, как ты ее называешь, ни на минуту не задумается, когда его спросят о нашем точном местопребывании.
– Прекрати, Шон! Я тебя предупреждаю: все, что ты скажешь в свое оправдание, нанесет такой ущерб нашим отношениям, который уже ничем не восстановишь.
– Ну хорошо. – Шон взял ее за руки и притянул к себе. – Тогда скажи, как нам поступить с ней? Я сделаю все, что ты скажешь. Если ты предлагаешь отпустить ее, чтобы она доложила о нас первому же наткнувшемуся на нее патрулю РЕНАМО, я это сделаю.
Клодия, напрягшись, стояла в кольце его рук, и хотя резкие нотки в ее голосе пропали, он все равно оставался холодным и безапелляционным.
– Мы возьмем ее с собой.
Шон опустил руки.
– С собой?
– Именно это я и сказала. Раз мы не можем оставить ее здесь, то это единственное возможное решение.
Шон пораженно уставился на нее, а она продолжала:
– Ты сказал, что сделаешь по-моему. Ты обещал.
Он открыл рот, но, так ничего и не сказав, закрыл снова, потом взглянул на черную девушку. Она поняла смысл спора, поняла, что ставкой в этом споре является ее жизнь и что ее защитницей, ее спасительницей является Клодия. Когда Шон увидел выражение лица этого ребенка, его вдруг окатила волна стыда и отвращения к самому себе. Это чувство было для него чуждо. Во время партизанской войны разведчики никогда не оставляли свидетелей. «Эта женщина сделала меня мягче, – подумал он, но потом улыбнулся и покачал головой: – А может, просто она приблизила меня к цивилизации?»
– Хорошо, – сказал он улыбаясь. – Девочка пойдет с нами, но при условии, что ты меня простишь.
Поцелуй был кратким и холодным. Губы Клодии были плотно сжаты. Ей потребуется время, чтобы позабыть свой гнев. Она отвернулась от Шона и подняла девочку на ноги. Мириам с благодарностью прижалась к ней.
– Найди ее повязку, – приказал Шон Матату. – И убери нож. Девочка пойдет с нами.
Матату с неодобрением вытаращил глаза, но все же отправился искать единственный предмет туалета девочки.
Пока Мириам надевала свою повязку, сержант Альфонсо, опершись на автомат, с интересом наблюдал за ней. Было ясно, что он ничуть не жалеет о решении взять девочку с собой. Клодия была очень недовольна таким интересом к ее протеже, раскрыла свой мешок и вытащила оттуда запасную камуфляжную рубашку РЕНАМО, позаимствованную из запасов генерала Чайны.
Рубашка доходила девочке до бедер и вполне удовлетворила благочестивые чувства Клодии. Черная девочка была в восторге, тот ужас, который она испытывала всего несколько минут назад, был забыт, и она сразу начала прихорашиваться в своем новом наряде.
– Спасибо, донна. Большое спасибо. Вы очень добрая леди.
– Ну хорошо, – вмешался Шон, – демонстрация мод окончена. Пошли.
Альфонсо взял Мириам за руку.
Только тогда девушка поняла, что ее забирают с собой, и начала протестовать и отчаянно вырываться.
– Черт бы вас побрал! – взорвался Шон. – Теперь мы действительно влипли!
– Что такое? – спросила Клодия.
– Она не одна, с ней еще кто-то.
– Я считала, что она потеряла родителей.
– Это так, но на болоте у нее спрятаны брат и сестра. Двое детей настолько маленьких, что не могут прокормить себя сами. Черт бы все это побрал! Черт бы все это побрал! – с горечью повторял Шон. – И что теперь, разрази меня гром, нам делать?
– Мы накормим детей и возьмем их с собой тоже, – просто заявила Клодия.
– Двух младенцев! Ты что, с ума спятила? У нас здесь не сиротский приют.
– Мы должны опять начать все с начала? – Клодия с раздражением повернулась к нему спиной и взяла Мириам за руку. – Все в порядке. Можешь мне поверить. Мы присмотрим и за ними.
Черная девочка успокоилась и уставилась на Клодию глазами, полными щенячьего восторга и обожания.
– Где ребятишки? Мы накормим их.
– Идемте, донна. Я покажу вам.
И Мириам, взяв ее за руку, направилась в болото.
Было уже совсем темно, когда Мириам привела их к малюсенькому островку, где в зарослях папируса она спрятала детей. Когда она раздвинула густые зеленые стебли, на них, как совята из гнезда, уставились две пары огромных темных глаз.
– Мальчик, – объявила Мириам, доставая первого ребенка.
Мальчику было не больше пяти или шести лет, он был тощим и весь трясся от страха.
– И девочка.
Девочка была меньше, ей было не больше четырех лет. Когда Клодия притронулась к ней, она воскликнула:
– Она вся горит! Она совершенно больна!
Девочка была очень слаба и не могла стоять, она свернулась у Клодии на руках, как умирающий котенок, дрожа и что-то тихо мяукая.
– Малярия, – сказал Шон, присев рядом с ребенком на корточки. – Она не выживет.
– У нас в аптечке есть хлорохин. – И Клодия резко схватила сумку с медикаментами.
– Это безумие, – простонал Шон. – Нам придется пробираться дальше с этим выводком? Да это просто кошмар какой-то!
– Замолчи! – огрызнулась Клодия. – Сколько таблеток ей дать? В инструкции сказано, что для детей до шести лет надо посоветоваться с терапевтом. Спасибо за совет. Дадим пока парочку.
Занимаясь девочкой, Клодия спросила Мириам:
– Как их зовут? Как ты их называешь?
Ответ был такой длинный и сложный, что даже Клодия опешила, но она скоро пришла в себя.
– Мне это никогда не произнести, – сказала она в конце концов. – Мы будем звать их Микки и Минни.
– Уолт Дисней подаст на тебя в суд, – предупредил Шон, но она проигнорировала его замечание и завернула Минни в свое одеяло.
– Ты понесешь ее, – сказала она Шону тоном, не терпящим возражений.
– Если эта маленькая засранка описает меня, я ей шею сверну, – предупредил он.
– А Альфонсо понесет Микки.
Шон видел, как у Клодии появился материнский инстинкт, и понял, что все их возражения против этого дополнительного груза станут только стимулом для пробудившегося у нее чувства ответственности. Клодия совсем позабыла про свои изнеможение и апатию и сейчас была более подвижной и живой, чем когда-либо с момента смерти Джоба.
Шон поднял почти ничего не весящего ребенка и привязал его к спине одеялом. Жар проходил через одеяло так, как будто это был не ребенок, а грелка с горячей водой. Однако ребенок, очевидно, был привычен к такому положению, поскольку его с самого рождения именно так и носили. Девочка сразу
