на следующее утро Комитет защиты был собран на внеочередное заседание. Не на коллективное мышление, а именно на заседание с председательствующим и ораторами, говорившими о том, о чем Валентину сообщил вчера Акахата. Комитет защиты признал необходимым оснастить одну из ракет-малюток приборами, способными улавливать импульсы живого мозга. Прежде их использовали только в земных лабораториях, а теперь отправляли в космос. Акахата и другие психологи и парапсихологи Земли вместе со всей планетой с нетерпением ждали окончания эксперимента. А вскоре поступили известия, породившие и разочарования и надежды одновременно. Приборы не зарегистрировали импульсов живого мозга. Однако были обнаружены и записаны сигналы явно биологического происхождения, только бесконечно повторяющиеся и вызывающие у людей строго определенные музыкальные образы. Сначала радостные, потом грустные до слез и, наконец, величаво торжественные.
Их уже две недели подряд воспринимали планетолетчики, когда приближались к звездному пришельцу.
Опять-таки по предложению Акахаты были срочно созваны виднейшие психологи и парапсихологи на коллективное мышление. Длилось оно четыре с половиной часа. Заключение ученых состояло в следующем:
1) имеющиеся в распоряжении людей факты пока не дают основания утверждать, что живые разумные существа находятся в звездном пришельце;
2) возможно, что неизвестная звездная цивилизация прислала к Земле автоматический зонд;
3) сигналы биологического происхождения, вызывающие у планетолетчиков звуковые образы, вероятно, записаны на пленку и передаются в пространство специальной аппаратурой.
О выводах психологов и парапсихологов Эле с Филиппом сообщил Валентин, который узнавал все новости о звездном пришельце еще до их обнародования. Ведь он был членом Комитета защиты.
– “Не дают основания”, “возможно”, “вероятно” – не слишком-то решительные выводы, – недовольно сказал Чичерин. – А твое мнение, Валентин?
– Мое? Мне начинает казаться, что опасность больше не угрожает людям, а трагедия там, в поясе астероидов, действительно, случайность.
– Вообще агрессивность никогда не была неотъемлемой принадлежностью разума. Она унижает разум, – поддержала Валентина Эля.
– Но ты, Валентин, не ответил на мой вопрос…
– Мое мнение: большая, чем теперь, решительность, – твердо сказал Валентин. – Я за то, чтобы Комитет защиты преобразовать в Комитет дружеского контакта.
– Что ж, предложи это Всемирному Совету, – Эля подбадривающе, почти ласково улыбнулась. – Твое мнение в таком вопросе весомей мнения любого рабэна-историка.
Она оглянулась на Филиппа, безмолвно приглашая поддержать ее. Однако Чичерин качнул головой.
– Всемирный Совет потребует доказательств.
– Конечно, потребует, – согласился Валентин. – Думаю, доказательств теперь немало. И знаете – вы только не смейтесь, пожалуйста, – одно из самых для меня убедительных: музыка. Та, которую передает шаровидный пришелец. Теперь она известна всем на Земле. Когда ее исполняют, я почему-то ясно вижу черную ночную степь вокруг себя. Осень. Холодно. Страшновато. Но вот вдали живой огонек. Я спешу к нему, протягиваю руки, ожидая тепла и ласки, заранее радуясь этому теплу и ласке. Но внезапно – ожог, нестерпимая боль до слез и отчаяние. Почему ожог? Зачем? А потом, придя в себя, осмотревшись, я понимаю, что был слишком неосторожен, что сунул руки прямо в огонь. Ко мне возвращается надежда и уверенность: я не один, вот-вот появятся друзья и глупо страшиться ночи и холода. Мы сильнее мрака и стужи – ведь с нами огонь, удесятеряющий наше могущество… Вот что я вижу и чувствую, когда слушаю мелодию тех, кто прислал к нам корабль ли, зонд ли все равно. Понимаю – доказательство хлипкое, но я угадываю за ним правду. А теперь можете хоть и на смех поднять…
Он упрямо сжал губы и посмотрел сначала на Филиппа, а потом на Элю. Но те и не думали смеяться. Они словно прислушивались к чему-то, что звучало у них в памяти. Эля первая нарушила молчание.
– Я тоже вижу, но не совсем так… – сказала она. – И все же ты, пожалуй, недалек от истины. В музыке есть и надежда, и уверенность в торжестве добра. Ты очень зримо все представил, конкретно.
Опять была в ее взгляде дружеская поддержка, Валентину даже почудилась робкая ласка. Он вспомнил ее слова, сказанные давно, во время полета к дельфиньим островам: “Ум не равнозначен знаниям. Воскресни сейчас Архимед, он наверняка стал бы великим первооткрывателем”. Эля смотрела тогда на Валентина с такой же, как теперь, несмелой лаской. Но он в тот раз посчитал, что все – и утешительные слова, и взгляд вызваны только обстоятельствами. Он и сейчас боялся поверить в искренность ее чувства. Слишком важным было то, что стояло за этим чувством, чтобы безоглядно поверить.
– Смущает меня, – заговорил Филипп, – одно обстоятельство… Ты, Валентин, извини, что я вроде бы возражаю тебе, но очень уж твое толкование музыки совпадает с событиями, которые произошли в последнее время. Либо ты ошибаешься, либо… либо музыку сочинили только что. Но ведь в шаровидном пришельце нет разумных существ с живым мозгом…
– Есть и еще одно “либо”… – негромко промолвила Эля. Цивилизация, пославшая зонд, – а очень похоже, что это автоматический зонд, – поддерживает с ним постоянную связь. Какая это связь, нам не известно. Но ясно, что совсем не та, что у нас. Иначе мы обнаружили бы ее.
– Но расстояние! – возразил Филипп. – Чтобы послать информацию и получить ответ – для этого же многие и многие годы надо. Ты пренебрегаешь громадностью расстояний.
– Я готова предположить принципиально иной, более совершенный, чем радио, принцип связи. – Эля произнесла это почти с девчоночьей задиристостью.
– Но ведь скорость не может быть больше трехсот тысяч километров, – робко напомнил Селянин.
– Так очень долго считали, Валентин, – Эля всем видом своим умоляла не обижаться. – Для тех состояний материи, которые были известны прежде, триста тысяч километров в секунду – предел. Теперь открыты новые состояния с очень неожиданными свойствами… Ты узнаешь об этом и поймешь, что возможны скорости неизмеримо большие… Связисты Земли бьются над тем, чтобы сделать связь сверхбыстрой. Пока успеха нет. Но почему этого не могла достичь соседняя цивилизация?
– Ты, по-моему, увлекаешься, Эля, – прервал девушку Чичерин. – А ведь ты, между прочим, физик. Тебе ли не знать, какие неимоверные трудности перед исследователями новых состояний материи…
– Уж не сомневаешься ли ты, что сверхбыстрая связь возможна?
– Я не об этом, Эля. Но твои предположения насчет шаровидного тела… Ты строишь их на очень произвольном и субъективном – прости, Валентин! – восприятии музыки.
– И еще на удивительной немоте зонда. Не забывай об этом.
– Тоже аргумент не из сильных, как понимаешь. Прежде всего надо поскорей наладить хоть какой-то контакт с зондом. Но этот молчун не позволяет приблизиться – и все тут.
– Мы боимся его, он – нас, – усмехнулся Валентин. – Забавная ситуация. Вероятно, правила игры надо менять. Когда-то, если хотели начать мирные переговоры, кто-либо из воинов демонстративно отбрасывал оружие и шел к противнику… Что-то похожее требуется и теперь.
И опять Валентин перехватил быстрый Элин взгляд, в котором было не просто и не только дружелюбие. Валентин внутренне затаился, боясь вспугнуть несмелую надежду, согревшую его.
Раздался чуть слышный зуммер: кто-то просил откликнуться.
