Ллойд вздохнул и поднялся.
— Ладно, похоже, я зря трачу время. Полагаю, придется обратиться к нашему выбору номер два.
Макферлейн помолчал.
— И кто это будет?
— Хьюго Брейтлинг с готовностью примет в этом участие.
— Брейтлинг? Да он не сможет найти метеорит, упавший у него на заднем дворе.
— Нашел же он метеорит Тули, — возразил Ллойд, отряхивая с шорт пыль. Он искоса взглянул на Макферлейна. — А тот крупней любого из найденных вами.
— Но это все, что он нашел. И это было чистое везение.
— Дело в том, что для этого проекта мне необходимо чистое везение.
Ллойд закрыл термос и бросил его к ногам Макферлейна.
— Побалуйте себя. Мне пора.
Он направился к вертолету. Пока Макферлейн наблюдал за ним, взревел двигатель, тяжелые винты пришли в движение, наращивая обороты, поднимая с земли клубы пыли. Вдруг Макферлейну пришло в голову: если вертолет сейчас улетит, он, возможно, никогда не узнает, как умер Масангкей и чем он занимался. Вопреки всему, он был заинтригован. Макферлейн бросил взгляд вокруг: брошенные помятые металлоискатели, открытый ветрам маленький лагерь, безнадежно унылый ландшафт.
Ллойд помедлил у двери вертолета.
— Пусть это будет миллион, для ровного счета! — крикнул Макферлейн в широкую спину.
Осторожно, чтобы не задеть шляпу, Ллойд просунул внутрь голову и стал залезать сам.
— Ну ладно, семьсот пятьдесят!
Последовала пауза. Потом Палмер Ллойд медленно повернулся, и на лице у него появилась широкая улыбка.
Палмер Ллойд любил многие редкие и ценные вещи, но одной из тех, что он любил больше всего, было полотно Томаса Коула[1] «Солнечное утро на реке Гудзон». Еще студентом-стипендиатом в Бостоне он часто заходил в Музей изобразительных искусств и, проходя по галереям, держал глаза опущенными, чтобы не замарать зрение прежде, чем сможет остановиться перед этим восхитительным полотном. Ллойд предпочитал владеть тем, что любит, но полотно Томаса Коула невозможно было купить ни за какие деньги. Вместо него он купил нечто не менее замечательное.
В это солнечное утро он сидел на верхнем этаже своего офиса «Долина Гудзона» и глядел в окно, которое служило рамой тому самому виду, что изображен на картине Коула. Полоса чудесного света обрисовывала далекий горизонт, виднеющиеся в разрывах туманной дымки поля были изысканно свежими и зелеными. Склон горы на переднем плане, освещенный поднимающимся солнцем, сверкал. Немногое изменилось в Клоув-Вэлли с тех пор, как Коул написал этот пейзаж в 1827 году, и Ллойд, скупив обширные земли, попадающие в поле обзора, позаботился, чтобы так оставалось и впредь.
Ллойд повернулся в кресле, посмотрел через стол из корня клена в противоположное окно. Отсюда уходил вниз склон горы, на котором сверкала мозаика из стекла и стали. Закинув руки за голову, Ллойд с удовлетворением стал изучать картину кипучей деятельности. Местность кишела бригадами рабочих, воплощающих мечту, его мечту, не имеющую себе равных.
— Замечательно сконструированное чудо, — пробормотал он едва слышно.
В центре делового кипения, зеленом в утреннем свете гор Катскилл, находился объемный купол — полномерная копия лондонского Хрустального дворца, который являлся первым зданием, выполненным целиком из стекла. По завершении его строительства в 1851 году он считался самым красивым из когда- либо сооруженных зданий. Правда, Хрустальный дворец пострадал от пожара 1936 года, а в 1942 году был разобран из опасений, что может оказаться прекрасным ориентиром для нацистских бомбардировщиков.
Ллойд видел, что под сводом купола уложены первые блоки пирамиды Хефрета Второго — малой пирамиды Древнего царства. Он улыбнулся немного печально, вспомнив поездку в Египет: хитроумные сделки с правительственными чиновниками, гвалт в аэропорту по поводу чемоданов, набитых золотом, которые никто не мог поднять, и много других утомительных мелодраматических сцен. Пирамида обошлась ему дороже, чем он ожидал, и это, конечно, не Хеопс, но не менее впечатляет.
Думая о пирамиде, Ллойд вспомнил о возмущении, которое вызвала ее покупка в мире археологии, и окинул взглядом газетные статьи и обложки журналов, развешанные в рамочках на ближайшей стене. «Куда делись все артефакты?» — было написано под карикатурой, на которой он, в ковбойской шляпе, с лукавым видом засовывал пирамиду под темный плащ. Ллойд посмотрел на другие заголовки, вставленные в рамки. «Гитлер коллекционеров?» — вопрошал один. А рядом — статья, порицающая его за последнее приобретение: «Кости раздора: палеонтологи возмущены продажей». А обложка «Ньюсуик» гласила: «Что сделать с тридцатью миллиардами? Ответ: купить Землю». Стена была увешана такими назойливыми высказываниями противников, самозваных ревнителей нравственного отношения к культурному наследию. Ллойд находил это бесконечно смешным.
На встроенной в столешницу панели зазвенел маленький колокольчик, и голос секретаря сообщил:
— К вам мистер Глинн, сэр.
— Пригласите его.
Ллойд не старался скрыть в голосе изумление и волнение. Он не встречался с Эли Глинном раньше. Оказалось удивительно трудным уговорить его прийти лично.
Ллойд пристально посмотрел на мужчину, который вошел в его кабинет с непроницаемым выражением на загорелом лице, не имея в руках даже портфеля. В течение своей долгой и плодотворной деловой карьеры Ллойд убедился, что первое впечатление о человеке может быть весьма информативным, если знать, на что обращать внимание. Он отметил коротко стриженные каштановые волосы, квадратный подбородок, тонкие губы. На первый взгляд этот человек казался бесстрастным, как сфинкс. В нем не было ничего примечательного, ничего, что бы его выдавало. Даже серые глаза, осторожные и спокойные, были полуприкрыты. Все в нем выглядело обычным: обыкновенный рост, обыкновенное сложение, наружность приятная, но не красавец, хорошо одет, но не щеголь. «Единственная необычность в нем, — подумал Ллойд, — то, как он двигается». Его ботинки не производили ни звука, одежда не шуршала, в пространстве он чувствовал себя легко и свободно. Он двигался в помещении, как олень по лесу.
Но конечно, в биографии этого человека все было необычно.
— Мистер Глинн! — приветствовал его Ллойд, идя навстречу и протягивая руку. — Спасибо, что пришли.
Глинн молча кивнул и пожал протянутую руку, задержав ее ни слишком коротко, ни слишком длительно, ни слабо, ни крепко. Ллойд почувствовал себя обескураженным: ему не удалось сформировать свое бесценное первое впечатление. Он взмахнул рукой в сторону окна и развернувшегося за ним наполовину завершенного строительства.
— Итак. Что вы думаете о моем музее?
— Большой, — ответил Глинн, не улыбнувшись.
Ллойд рассмеялся.
— Гетти среди музеев естественной истории. Или будет. Скоро. С утроенным вкладом.
— Интересно, что вы решили разместить его здесь, в ста милях от города.
— Легкий налет снобизма, вам не кажется? На самом деле я оказываю услугу нью-йоркскому Музею естественной истории. Если бы мы построили наш музей там, а не здесь, они бы через месяц оказались не у дел. Так как у нас все самое большое и самое лучшее, им осталось бы только обслуживать школьные экскурсии. — Ллойд хохотнул. — Пойдемте, нас ждет Сэм Макферлейн. Я по пути вам все покажу.
— Сэм Макферлейн?
— Он мой эксперт по метеоритам. Правда, мой он пока только наполовину, я бы сказал. Но я его обрабатываю. Еще не вечер.
Ллойд взял Глинна за локоть (ткань хорошо сшитого, хоть и не фирменного темного костюма
