Позади них стоял Штюбе во всей своей красе: подтянутый, элегантный, уверенный в себе и собственном превосходстве только лишь на том основании, что он платит деньги… Короче, самый обыкновенный, самодовольный типично немецкий бюргер.
– Что с вами случилось, герр Лаубе?
– Господин Лаубе увидел в воде что-то интересное, нагнулся, поскользнулся и упал за борт, – сказал капитан, видя, что Юрген колеблется с ответом.
Штюбе поднял брови.
– Что же вы там увидели, герр Лаубе, из-за чего стоило нырять?
– Мне показалось, я вижу свой телефон, – придумал ответ Юрген.
– Телефон? – брови Лаубе поднялись еще выше. – Но ведь здесь глубоко, да и вода, насколько я вижу, мутная?
– Я же говорю – показалось, – сказал Юрген.
– Да? – с сомнением произнес Штюбе. – Ладно, забудьте о телефоне! Нам сейчас не до него. Вы помните о свидании?
– В шесть вечера у Домского собора, – сказал Юрген. – Вы полагаете, курьер прибудет?
– До сих пор Ирма нас не подводила, – пожал плечами Штюбе. – Будем надеяться, что не подведет и на этот раз. В противном случае нам придется отчалить с неполным грузом – мы и так задержались. Портовые власти уже начинают косо посматривать в нашу сторону, срок моей визы истекает, и потом… – он окинул взглядом мокрую фигуру Юргена и усеянную коньячными лужами и осколками бутылочного стекла палубу, – и потом, на борту начинают происходить несчастные случаи, а это намек на то, что судно застоялось в порту.
Спускаясь в каюту, чтобы переодеться, Юрген подумал, что вместе с капитаном неплохо было бы отправить в лучший мир и немца.
Глава 15
Илларион давно не бывал в Риге и сейчас испытывал чувство, близкое к настоящему наслаждению, несмотря на то, что обстоятельства, казалось бы, к этому не располагали.
Дорога отняла несколько больше времени, чем он рассчитывал, поскольку ему пришлось пробираться к Риге окольными путями, – его многотонный монстр с разбитой фарой, помятым бампером и российскими номерами привлекал к себе слишком много внимания, и Забродов не рискнул пренебречь тем, что на дороге ему может встретиться неподкупный или чересчур дорогостоящий полицейский.
Прекрасно понимая, что его липовые документы в сочетании с пустым трейлером (в котором, согласно накладной, было полным-полно школьной мебели) выглядят, мягко говоря, странно, Илларион предпочитал избегать подобных встреч. И все же не очень длинная дорога от границы до побережья обошлась ему в полторы тысячи долларов. Илларион расставался с деньгами легко – накладные расходы все равно оплачивались за счет фирмы. Полученные от Старцева и Плешивого доллары он ни минуты не считал своими, и потому у встреченных им дорожных полицейских сложилось о нем самое приятное впечатление.
По дороге он размышлял о том, почему контрабандисты избрали своим перевалочным пунктом Ригу. Казалось бы, куда проще осуществлять переброску грузов через Вентспилс или Лиепаю… Да если уж на то пошло, малое судно вроде яхты могло бы пристать к берегу где угодно! Тогда почему все-таки Рига? Ведь для того, чтобы войти в порт, судну необходимо прежде пройти через Ирбенский пролив, битком набитый латвийскими и эстонскими пограничниками, пересечь оживленный Рижский залив и лишь потом столкнуться с пограничными и таможенными рогатками портовых служб…
Если вам, к примеру, нужно подождать – неделю, декаду, месяц, а то и побольше, – то лучшего места, чем оживленный порт, не найти. Главное – вовремя давать на лапу тем, кто призван следить за порядком в порту, и для всех прочих вы как бы перестанете существовать. Порт – местечко обособленное. Оставаясь на его территории, можно тянуть волынку бесконечно долго – например, устраняя несуществующие поломки или заново набирая членов команды вместо «заболевших». Кроме того, почти вдвое сокращается полный неожиданностей и денежных трат путь по суше, что для бережливых европейцев тоже очень немаловажно. Что ж, решил Илларион, если смотреть на дело под таким углом, то все недостатки Рижского порта по сравнению с каким-нибудь уединенным уголком побережья оказываются мнимыми, зато преимущества скрытыми, приобретают первостепенное значение.
Илларион остановил машину в какой-то деревушке и в небольшом, но чистеньком магазинчике приобрел пару светлых брюк, матерчатые туфли на легкой резиновой подошве и бело-голубую тенниску с отложным воротником – его пятнистая униформа, порядком запачканная и местами кое-как, наспех зашитая кривыми торопливыми стежками, была вполне уместна в пограничных лесах, но здесь, и, уж тем более, в готической Риге, она бросалась бы в глаза не меньше, чем его ярко-желтый помятый «мерседес».
Переодевшись в кабине, Илларион почувствовал себя другим человеком – более соответствующим окружающему ландшафту, заставленному аккуратными коттеджами, такими чистенькими, словно их только вчера отлили из пластмассы и установили на зеленых лужайках перед самым его приездом.
В Крустпилсе ему снова пришлось остановиться – он вдруг вспомнил, что за выяснением отношений с Мещеряковым совершенно забыл поесть.
В последний раз он ел вчера ранним вечером – это было на окраине Великих Лук, и тогда с ним была Ирина. Вспомнив об Ирине, он крепче стиснул обтянутый губчатой резиной руль и временно запретил себе думать об этом. Надо подумать о другом.
Какой-то неизвестный Иллариону человек ждал его на площади перед собором святой Марии, помахивая условленной газеткой и повторяя про себя пароль, как герой какого-нибудь старого шпионского фильма.
Он свернул на стоянку возле небольшого придорожного кафе на окраине Крустпилса и вступил в сложные переговоры с не знающим русского языка официантом. Доллары, как всегда, послужили лучшим заменителем эсперанто, и немедленно обнаружилось, что официант, хоть и с сильным акцентом, но вполне сносно говорит-таки по-русски и вообще, оказывается, славный парень. Они перекинулись парой фраз – о том, как тяжело жить честному труженику в Латвии, и о том, как несладко приходится такому же труженику в России.
Официант, однако же, был не таким уж честным тружеником, каким пытался изобразить себя в разговоре с Илларионом. Оказалось, что он склонен к получению нетрудовых доходов самыми грязными путями. Выяснилось это очень просто: когда сытый и довольный жизнью Илларион вышел из кафе и неторопливо направился к машине, цыкая зубом и нашаривая в кармане сигареты, к нему вдруг подошли два баскетбольного роста аборигена и без лишних предисловий потребовали деньги.
Пребывающий в прекрасном расположении духа Илларион воззрился на грабителей с веселым удивлением:
– Что вы, ребята, какие деньги? Я еще не успел обменять валюту. Так что латов у меня нет!
В доказательство своих слов он вынул из кармана и продемонстрировал грабителям пачку стодолларовых купюр. Один из них быстро протянул похожую на корабельную мачту руку и попытался выхватить деньги, но Илларион не менее быстро одернул руку в сторону, сохраняя при этом самый наивный вид.
Грабитель пробормотал что-то по-латышски и молниеносно ударил с левой, причем Илларион успел заметить блеск металла и понял, что этот не по годам развитой юноша вооружен кастетом – штукой почти забытой, но не менее опасной, чем электрошокеры или газовые пистолеты. Забродов несильно ударил своего противника в солнечное сплетение и тут же, не дожидаясь нападения со стороны второго грабителя, свалил того точным ударом ноги. Благодушествуя после плотного завтрака, Илларион бил вполсилы, и оба его оппонента, хотя и в должной мере вразумленные, сохранили, тем не менее, способность самостоятельно передвигаться. Проводив их взглядом, Илларион оглянулся на кафе и увидел прильнувшее к стеклу бледное лицо официанта. Илларион погрозил ему пальцем, и лицо поспешно исчезло.
После Крустпилса не знавшему дороги Иллариону стало легче – слева от него очень кстати обнаружилась Западная Двина, или, как называли ее здесь, Даугава, и теперь оставалось только не терять ее из вида – река должна была привести его в Ригу вернее всяких дорожных указателей.
Ориентируясь по реке, то появлявшейся, то исчезавшей по левую руку, Илларион пересек одноименный приток Даугавы и здесь, наконец, ему повстречался указатель, сообщавший, что до цели его путешествия
