— Не обязательно. Кроме того, каждый однажды делает ошибку. Даже мудрец.
Джип, визжа покрышками, обогнул угол и сразу же после поворота остановился перед низким бараком. С другого конца узкой улицы приближалась машина с солдатами, на касках которых блестели белые полоски военной полиции.
Джоргер выпрыгнул из машины, резким жестом приказал людям следовать за ним и бросился в барак, не доставив себе труда постучаться.
— Рэнсом! — проревел он. — Лейтенант Рэнсом!
Полдюжины людей сонно поднялись со своих коек, когда оглушительный орган Джоргера проревел в помещении.
— Лейтенант Рэнсом, ко мне! — проревел Джоргер еще раз.
С одной из дальних кроватей поднялась заспанная, одетая в пижаму фигура. Это был Рэнсом. Его кожа в мутном освещении спального барака мерцала бледным, почти серым цветом, как отметил Пелхам.
Потом все завертелось с чудовищной быстротой.
Джоргер был прав со своей догадкой.
Рэнсом действительно играл свою игру.
В тот момент, когда он увидел появившихся перед ним генерала и людей из военной полиции, он понял, что его пришли арестовать. Не проронив ни слова, он рванулся к своей портупее, выхватил пистолет из кобуры и выпустил пулю в грудь Джоргеру.
Эта резкая, ослепляющая боль снова поднималась в ней без предупреждения и, казалось, сжимала все внутри, как незримая рука.
Дамона застонала, судорожно глотнула воздух и скорчилась. Каюта исчезла из ее глаз, на какое-то мгновение она ослепла и не видела ничего, кроме мерцавших красок, пронизанных красными пульсирующими линиями.
Потом боль ушла так же быстро, как и появилась.
Дамона еще несколько секунд, задыхаясь, сидела на корточках и только потом тяжело поднялась. Это движение стоило ей огромных усилий. Казалось, короткий припадок израсходовал все ее силы.
— Дамона, ради бога, что случилось?
Кто-то тронул ее за плечо, и Дамона лишь сейчас заметила, что Бен все время заботливо поддерживает ее.
Она подняла глаза, попыталась улыбнуться и замерла, увидев ужас на его лице.
— Что случилось? — спросила она.
Бен с усилием сглотнул.
— Боже мой, Дамона, ты… Твое лицо…
Несколько мгновений Дамона смотрела на него непонимающим взглядом, потом оттолкнула его руку в сторону и нерешительно коснулась своего лица кончиками пальцев.
На ощупь кожа была грубой, холодной, неподатливой и застывшей, вовсе не человеческая кожа, а…
Дамона глухо вскрикнула, затравленным, блуждающим взглядом осмотрела каюту и рванулась к иллюминатору. В отшлифованном стекле она смогла разглядеть свое отражение.
Бесконечно долго стояла она без движения и, застыв, смотрела на страшную картину, парализованная и онемевшая.
На ее лице был отчетливо заметен отпечаток человеческой руки, серой, пятипалой. Этот отпечаток распластался на ее лице, как уродливый паук, пройдя через подбородок, рот, глаза, нос и лоб, — след руки Хирлета, безжалостно изменяющий человеческие ткани и превращающий их в мертвую пластмассу.
Она застонала. На короткое, ужасное мгновение ей вспомнилась отчаянная схватка на старом складе. Рука Хирлета коснулась ее только на несколько секунд, и все же этого мимолетного касания было достаточно, чтобы страшное проклятие вошло глубоко в ее тело, положив начало страшному превращению.
Кто-то мягко тронул ее за плечо. Это был Теракис. Она повернулась, некоторое время смотрела ему в глаза и потом попросила, чтобы он внимательно осмотрел ее лицо. Когда он хотел кончиками пальцев коснуться переродившейся кожи, она оттолкнула его руку.
— Думаете, на вас это не подействует? — сказала она. — Легкого прикосновения может быть достаточно, чтобы заразиться.
— Я боюсь, что этот жребий так или иначе предстоит нам всем, — спокойно возразил Теракис.
Все же он убрал руку и отступил на шаг в сторону.
— Вам было больно? — спросил он.
Дамона кивнула.
— Да, но недолго.
— И после этого началось изменение? — предположил Теракис.
— Нет, оно началось уже вчера, но я не думала, что оно пойдет так быстро.
— Я тоже не предполагал, — признался Теракис. — Если говорить честно, я надеялся, что у нас есть еще несколько дней. Но то, как это выглядит… Если превращение происходит скачкообразно, то я вообще не могу больше что-либо предсказать. Кроме этого, никаких изменений больше на теле не произошло?
Дамона смутилась.
— Я не знаю, — сказала она через некоторое время.
— Вы не должны испытывать неловкости, мисс Кинг. Я задаю этот вопрос только как врач.
— Я понимаю.
Дамона кивнула.
— Но я ничего не чувствую. Внутри, я имею в виду.
— Вообще ничего?
Теракис наморщил лоб и стал рассматривать ее лицо с новым интересом. Этот взгляд не нравился Дамоне: он походил на взгляд человека, который рассматривает кролика, прежде чем свернуть ему шею.
— Действительно ничего? Ни чувства холода, ни глухоты, ни онемения органов?
— Совсем ничего, — настаивала Дамона. — Кожа кажется странной, если до нее дотронуться, но я ничего не чувствую. Только эта боль недавно.
— А раньше вы чувствовали что-нибудь подобное?
— Вчера. Но не так сильно.
Теракис задумчиво закусил губу и беспокойно начал ходить взад-вперед.
— Скачкообразно, — бормотал он. — Это странно, очень странно.
— Почему же? — спросила Дамона.
Она снова постепенно обретала самообладание. В груди еще бушевал вулкан смятенных чувств и страхов, но она через силу старалась не обращать на эго внимания.
— Потому что это противоречит моей теории, — объяснил Теракис. — Видите ли, это совершенно невозможно с научной точки зрения. Процесс не может идти скачкообразно. Выглядит это чуть ли не так, словно что-то в вашем организме противится превращению.
Дамона невольно коснулась каменного ведьмина сердца, висевшего у нее под блузой. Магический талисман не выручал ее, но это еще ничего не значило.
Она уже давно потеряла надежду управлять ведьминым сердцем или хотя бы как-то воздействовать на него. Ей ни разу не удалось открыть его тайну.
Она знала только, что талисман обладает огромной магической силой, и она действует, казалось бы, совершенно произвольно. Возможно, Теракис прав: и в самом деле ее тело инстинктивно с помощью этой магической силы борется со страшным превращением. А может, ведьмино сердце помогает ей так, чтобы она сама этого не заметила. Но если это так, то опасность крайне велика, ибо это означает — не больше и не меньше, — что могущественная энергия даже самого ведьмина сердца бессильна против враждебной магии.
Эти размышления разбудили в ней смутное предчувствие. В сущности, она знала только одну силу,
