слышимые только ему и Богу.
– Я много лет учился, и теперь я готов…
– Да…
Алкет вздрогнул. Звук раздался словно бы в его голове – и в то же время возникало ощущение, что тихий голос исходит сразу со всех сторон – от статуи, светящейся колдовским пламенем, от лампады, от замшелых стен.
– Ты… ты ответил мне? – Он все еще не верил.
– Да… – прозвучало снова. – Я отвечаю тебе, Алкет Гард, служитель второго круга…
– Что я должен сделать, Великий? – Он уже почти кричал, зная, что это бессмысленно. – Укажи мне путь!
– Иди к верховному жрецу… – шелестел голос, наполняя Алкета ликованием. – Иди… скажи… алый свиток…
– Сказать про алый свиток? – Он отчаянно боялся неправильно понять откровение, неверно истолковать божественные слова.
– Ты… достоин алого свитка… – шептали стены, – это честь… это ноша… это кара… Прими, что уготовано, Алкет Гард, служитель второго круга…
– Что в этом свитке?
Но голос молчал. Вероятно, все, что следовало, уже было сказано и услышано. Алкет склонил голову, коснувшись горячим лбом ледяного пола. Его губы дрожали, сердце колотилось, словно желая покинуть грудь, ладони вспотели, могучее тело била мелкая дрожь. Прошло не менее получаса, прежде чем он более или менее успокоился. Алкет снял с пояса маску – чеканную личину из бронзы, инкрустированную мелкой серебряной насечкой, – знак второго круга. Надел, закрепив на затылке широким кожаным ремнем. Блеснули в свете лампады глаза, смотрящие сквозь прорези маски. Только высшим иерархам Триумвирата дозволялось появляться на людях без личины, остальные скрывали свои лица от всех, кроме других служителей. Особо ревностные снимали маску лишь оказавшись в одиночестве.
Он поднялся, подошел к тяжелой каменной двери, навалился плечом – заскрипели старые петли, медленно повернулась плита, открывая темный проем. Дернулось и заплясало пламя лампады, почуяв приток воздуха. Алкет стремительно шагал по коридору – он проходил здесь столько раз, что знал каждый камень, каждую трещинку в полу и не нуждался в свете – хотя здесь уже можно было использовать факел или лампу. Но Алкету всегда казалось, что свет в этих тоннелях – святотатство. Здесь царство ночи, царство Эмнаура.
Наконец впереди забрезжило светлое пятно выхода. Алкет легко взбежал по истертым каменным ступеням, вихрем промчался по коридорам. Кто-то приветствовал его, он даже отвечал – но ни на мгновение не задерживал шаг.
Кабинет верховного жреца находился на самом верху Святилища, построенного на скале неподалеку от Брона. Сама скала была изрыта тоннелями, там же, в самой глубине, располагались и древние кельи Эмнаура, молиться в которых разрешалось лишь служителям второго круга и выше. На следующем ярусе – уже на поверхности – жили послушники, которым отводилась роль прислуги. Некоторым из них, доказавшим свою полезность Триумвирату, дозволялось стать служителями четвертого круга и переселиться выше. Еще несколько ярусов, затем узкая винтовая лестница – и массивная дверь в помещения, отведенные верховному жрецу. Войти сюда доводилось немногим.
Алкет поднял руку, прикоснулся к тяжелому бронзовому кольцу и ударил им по двери – раздался густой звон, мгновенно заполнивший все вокруг.
Дверь открылась. На пороге стоял человек в черном балахоне. Он не имел права носить маску безликого, но его положение в иерархии Триумвирата было высоким – выше, чем у любого служителя четвертого круга. И даже служителям второго круга следовало обращаться к личному слуге верховного жреца с должным почтением. Как правило, эта должность была пожизненной – если только слуга не совершал ошибки и не вызывал гнева верховного. В этом случае его ждало наказание – сообразно провинности. Освободить от этих обязанностей могла только смерть, поскольку слуга, имеющий глаза и уши, часто видел и слышал такое, чего не положено знать простым смертным. Юрай Борох отличался мягким характером и редко отправлял своих слуг на плаху, а потому этот человек уже достиг среднего возраста, сделав первый шаг к старости. В короткой густой бороде серебрилась седина, у глаз собрались пучки морщин.
Мужчина коротко, с достоинством кивнул:
– Приветствую тебя, служитель второго круга.
О том, что Алкету совершенно нечего было делать в покоях верховного жреца, он говорить не стал, прекрасно понимая, что лишь нечто очень важное могло заставить служителя нарушить запреты.
– Я должен срочно видеть верховного жреца.
Слуга шевельнул было бровью, намереваясь изобразить ироничное удивление, но передумал. В конце концов, каждый является хозяином своей судьбы – в той мере, в которой это разрешено Эмнауром. И если человек не желает ждать вечера, когда Борох, как заведено, спустится в общий зал, расположенный в первом ярусе, дабы выслушать жалобы и просьбы, – это его проблемы.
– Я сообщу ему о твоем желании.
Он медленно повернулся и скрылся за дверью, плотно прикрыв ее за собой.
Ждать пришлось недолго – Алкет даже не успел толком осмотреться, как дверь снова распахнулась. На пороге появился Юрай Борох собственной персоной. Его лицо нельзя было назвать довольным – вероятно, нежданный визит отвлек его от каких-то важных дел. Он медленно оглядел гостя, затем шевельнул пальцем. Алкет понял беззвучный приказ совершенно верно и тут же торопливо снял маску.
– Гард… я помню тебя, сын мой. Что привело служителя второго круга в мои покои?
Алкет замялся… в памяти тут же всплыли все слухи, что гуляли насчет служителей, чьим словам о Голосе Эмнаура верховный жрец не поверил. Может, и ему все почудилось? Может, сейчас Борох выслушает его слова, нахмурится… и отправит его в одну из келий – навсегда, пока не придет смерть. Вдруг мелькнула паническая мысль – промолчать. Придумать что-нибудь, принять наказание за причиненное беспокойство, сохранить тайну для себя. Ведь этой беседе не было свидетелей… никто не узнает… Но прошло всего мгновение, и он устыдился своих страхов. Свершилось чудо – и верховный жрец обязан был услышать об этом.
– Я слышал… Голос Эмнаура! – выдохнул Алкет.
– Вот как? – Борох задумчиво погладил подбородок. – Что ж, это действительно важная новость. Пойдем, ты расскажешь мне подробнее.
Он провел Алкета в следующее помещение, опустился в глубокое мягкое кресло, жестом предложил гостю занять невысокий табурет.
– Я был…
– Подожди, – прервал его Борох. – Я буду задавать вопросы. И пусть твои слова будут правдивы. Итак, где ты услышал Голос?
– В келье, в подземелье, отец мой.
– С тобой заговорила статуя?
Это был сложный вопрос, и ответить на него было непросто. Алкет понимал, что от его ответа – и этого, и последующих – зависит ни много ни мало его собственная жизнь. Видимо, есть неизвестные ему истинные признаки общения с Богом, и сейчас жрец проверяет его. Может, именно так жрецы и разговаривают с каждым, кто заявляет о своей связи с Эмнауром, а ответы дают понять, правду ли говорит человек или лжет?
– Думаю, нет, отец мой. Голос шел отовсюду – и от статуи, и от стен… он был словно бы во мне самом.
– О чем ты просил Эмнаура, когда раздался Голос?
– Я просил, чтобы Он позволил мне принять участие в битвах, принести пользу Триумвирату, послужить Империи.
– Хорошо. И что сказал тебе Голос?
– Он… отец мой, я не знаю, что означали эти слова, но Голос сказал, я достоин алого свитка.
– Ты должен был потребовать у меня алый свиток? – В глазах Бороха мелькнуло удивление.
