— О чем? — заинтересовалась Лоэтта.
— Фаст-фуд. Ради чизбургера или пиццы пепперони готов на все. А от собственной стряпни совсем отощал. Видишь? — Бурке показал на тротуар. — Скоро и тени не останется.
Лоэтта облокотилась о подоконник. Что бы он там ни говорил, тень была очень большой, подчеркивая ширину плеч, крепкий торс и мощные руки. Но этот мужчина проголодался. Лоэтта сжалилась:
— У меня нет пиццы пепперони, но, пожалуй, кое-что из запасов на ужин я смогу тебе предложить. Если хочешь.
Бурке смотрел на нее долго и внимательно. Потом тихо спросил:
— Откуда лучше зайти?
Лоэтта выпрямилась.
— Подходи к задней двери, — и закрыла окно.
Когда она, натянув ботинки, сбежала вниз по лестнице, Бурке уже свернул в переулок за домом. Что ж, возможно, в колледже он был чемпионом по бегу.
— Так быстро? — спросила Лоэтта.
— Наоборот, я стараюсь не спешить, чтобы дать время тебе. Это не так уж просто.
Они стояли на расстоянии вытянутой руки друг от друга: она — у дверей, Бурке — за порогом. Лоэтта подняла глаза, вопросительно посмотрела на него. Сердце забилось чаще, лицо раскраснелось, ожидание становилось нестерпимым. Этот мужчина вносил полный хаос в ее мысли, не говоря уже о воле.
— Можно войти, Лили?
Бурке чуть улыбнулся, будто умоляя Лоэтту простить его и понять. Ее броня была сломлена. Собравшись с силами, Лоэтта указала на кухню, по пути включила свет. Дернула массивную, старомодную щеколду, открыла громадный холодильник.
— Что ты хочешь?
— Интересный вопрос.
Лоэтта достала тарелку с оставшейся индейкой и повернулась к нему.
— Я съем все, Лили. Честно. Все, что у тебя есть.
И глубокому голосу, и робкой улыбке, и искренним словам она не должна верить. Лоэтта облизнула пересохшие губы. Пытаясь унять дрожь в голосе, сказала:
— Как насчет сандвича с индейкой?
Он взял блюдо из ее рук.
— Если покажешь, где найти хлеб, то с остальным я справлюсь сам.
Лоэтта проводила его к буфету, по пути прихватив маринад, майонез и латук. Надо сказать, Бурке оказался большим мастером по приготовлению сандвичей. Он сложил свои произведения на тарелку и прошел вслед за Лоэттой сквозь крутящуюся дверь.
Она включила лампу над стойкой, рукой показала Бурке на несколько высоких стульев; они очень хорошо просматривались с улицы.
— Присаживайся, — предложила Лили. — И приготовься к тому, что завтра днем твой визит будет обсуждать весь Джаспер-Галч. Может, даже раньше.
— Не беспокойся, — сандвич застыл в миллиметре от его рта. — Благодаря родителям мы с сестрой вечно были предметом сплетен.
— У тебя есть сестра?
— Ее зовут Джейн.
— Вы дружите? — Бурке жевал, она продолжила: — Извини за любопытство. Просто я была единственным ребенком у мамы, и всегда завидовала семьям, где много детей.
Бурке положил на тарелку наполовину съеденный сандвич.
— Кроме Джейн, у меня две сводные сестры, один сводный брат и несчетное количество других сводных братьев и сестер, которых я не знаю.
Теперь Лоэтта вспомнила, что два с половиной года назад Бурке ехал к сводному брату.
— Ты сказал, сестру зовут Джейн. А как зовут твоего сводного брата? — с интересом спросила Лоэтта.
— Как я его только не называл. А имя его — Мэйсон. Он эстрадный комик.
— Ты шутишь?
— Я всегда серьезен, если дело касается моей семьи. Они со Страйкером вполне могли бы поладить. Мейсон все лето декламировал лимерики. Правда, они несколько… э-э… откровенны. Из разряда «только для взрослых».
— Повезло тебе!
— Я до сих пор удивляюсь, как папа с мамой успели родить двоих детей прежде, чем развелись. Много лет назад я поклялся не быть похожим на них. Отец умел прекрасно вкладывать деньги, но не умел общаться с домашними. После четвертого развода он решил остановиться, и больше не женился. Джейн поклялась, что больше не выйдет замуж после первого развода. У нас есть старая семейная шутка: «папочка идет на мировой рекорд».
— Как же ты получился таким… здравомыслящим?
— Значит, ты считаешь меня здравомыслящим? Жар заполнил все ее тело.
— Да, ты производишь на меня впечатление разумного человека.
— Мне казалось, что на тебя невозможно произвести впечатление. Тебя трудно в чем-то убедить.
— Трудно убедить? — недоверчиво спросила Лоэтта.
— Ты уверена, что не хочешь пригласить меня наверх?
— Вполне.
— Теперь поняла, что тебя трудно убедить?
В тихом зале прозвенел ее смех. Чудесный, совершенный, завораживающий. Их разговор был самым обычным, без подтекста или намеков, но никого еще Бурке не хотел так, как эту женщину. Он старался сохранить тонкую ниточку, протянувшуюся между ними, не разрушить предвкушение, хрупкую надежду, которые медленно, но верно сближали его и Лили.
— Что такое? — спросила Лили. — О чем ты задумался?
— Много разных мыслей, среди них и очень приятные.
Лили пристально смотрела ему в глаза. Кажется, она начинала ему доверять. Придется попрощаться. Иначе сейчас он сделает то, что разрушит это доверие.
— Мне нужно идти.
— Хорошо.
— А теперь попроси меня остаться.
Она улыбнулась. Такая улыбка ударяет в голову сильнее шампанского. Совершенно неожиданно, изменившись в лице, Лоэтта расхохоталась.
— Не дождетесь, мистер Кинсайд.
Почему-то почувствовав себя выше и сильнее, Бурке снял с крючка пальто.
— Да, чуть не забыл. Спасибо за поздний ужин. Считай, что я тебя поцеловал. Даже дважды. И ты можешь сделать мой вечер счастливым.
— Не может быть!
Не отводя от Лили взгляда, он улыбнулся.
— Мне нравится твое настроение, но я другое имел в виду.
— И что же?
— Этот вечер будет самым счастливым, если ты скажешь, что Страйкер не поцеловал тебя на прощание.
— Конечно, поцеловал. Но ушел в плохом настроении.
— Уже лучше. Почему он ушел в плохом настроении?
— Не знаю. Он не сказал. Почему ты смеешься? — воскликнула Лоэтта.
— Разве я смеюсь? — Бурке открыл дверь. Интересно, слышит ли Лоэтта, как стучит его сердце?
Соперник ушел в расстроенных чувствах — хороший знак.
— Спокойной ночи, Лили.
