– Беремся все – всем она ворог! – Сказ короток, у кого верви?
– У меня да Куземки!
– Тише… коня становит. Двое, Пашко да Куземка, к порогу ляжьте. Вервь протяните – шагнет, здыньте вервь, спнется, падет… Тут уж не ждать поры – верхом, да руки крутите и ноги.
– Знаем, вязали…
– Идет! Берегитесь – брать крепко! Сила кобылья… Ложись!…
Дверь распахнулась. Жмурясь от сумрака и дыма факелов, Домка шагнула через порог, упала. Ее железная шапка с головы, стуча, покатилась… волосы густые хлынули на лицо, лезли в глаза. Домка чувствовала, что ее вяжут; кто, что и зачем – не понимала. Чтоб не сунуться лицом, Домка уперлась. Правая рука у нее от Сенькина удара еще болела. Домка пала на локти, на протянутые кисти рук, петлей затянули веревку.
– Подай скамлю!
В мотающемся сумрачном свете факелов скрипнула ножками скамья. Домку окрутили и затянули в петлю ноги. Пыхтели, воняли табаком и прелью онуч.
Домка сказала:
– Вы пошто, псы?!
Через скамейку поперек, приподняв ее, тяжелую, перекинули животом. Двое сели на концы скамьи, один держал Домку за узел веревки, опоясанной ею для дела. Связанными руками Домка уперлась в пол, в пол с другой стороны уперлась и коленями. Поняла все.
Русый подошел от стола, сказал:
– Сарафан короткой, то ладно, – я первой.
– Нет, Тишка, без жеребья нельзя.
– Черт с вами – можно!
Русый отошел к печи курной избы, крикнул:
– Отвернись! Замараю один перст из десяти… кто мараной перст разожмет – тому!
– Марай!
Дверь распахнулась, Сенька вошел и увидал: среди избы на скамье два холопа, меж ними широкий, как у каменного идола, срамно оголенный зад. Холопы – один крутил на себя короткий черный сарафан, другой за веревку прижимал живот к скамье. Вглядевшись, Сенька понял все, сказал:
– Со своими, товарищи, так не гоже!
– Ты, купец, к чужому товару не лезь! – крикнул русый, повернувшись от печи. В руках его сверкнул топор.
Другие тоже наступали с топорами.
– Не тебя ли спросить, за кем ходить?
Сенька услыхал:
– Кончай с ним, и айда!
Русый взмахнул топором, Сенька отступил к порогу. Сверкнув сулебой, выбил топор из рук русого парня, ближнего, идущего с правой руки. Сенька махнул плашмя, тот упал к порогу. Все отступили, боясь Сенькиных ударов, только русый, горячий и смелый, выхватив топор у ближнего холопа, кинулся на Сеньку с криком:
– Окаянной, каторжной, у-у!
Сенька отбил, сулебой удар топора и сунул оружие острием вперед.
– О! – издал звук русый, лицо у него было рассечено наискосок. Парень сел на пол.
Сенька крикнул:
– Прочь со скамьи, черти! Садись к столу на лавку, кто не сядет – буду рубить!
Холопы, испуганные смертью товарища, покидали топоры, покорно сели на лавку.
– Мы кинули орудье!
Сенька разрезал сулебой на руках и ногах Домки веревки, она верхом умостилась на скамье и разминала руки да терла рубцы от веревок на ногах. Оглядывая холопей, сказала:
– Сшалели, псы! Пошли к лошадям! Холопы стали выходить из избы.
– Своего берите с собой! – приказал Сенька.
Мертвого русого парня с черным от крови лицом вынесли на двор. Сенька вышел за последним холопом, стал у крыльца. Холопы в сумраке сняли перед Сенькой шапки, заговорили:
– Чуй, Григорей!
– Слышу вас, парни.
– Мы Домку ту за дело опялили…
– За ябеду на нас к воеводе!
