выяснения причин плохого снабжения стеклом и нефтегазом. По докладу комиссии 9 ноября 1921 года СТО принимает решение:
'Поставить на вид ВСНХ неисполнение постановления СТО от 24 июня 1921 г., а т. Острякову — несвоевременное обжалование его невыполнения ВСНХ…'
Для сети приемных станций не хватает слухачей — опять СТО 24 июня 1921 года под председательством Владимира Ильича приходит на помощь:
'Вменить в обязанность Главпрофобру приготовить к 1 марта 1922 г. 600 человек радиослухачей 2-го разряда'.
Военная промышленность, заваленная военными заказами, с трудом справляется с заказами Наркомпочтеля по машинам высокой частоты.
И тут СТО в том же постановлении 24 июня обязывает 'Совет военной промышленности включить в программу, а отдел металла ВСНХ принять срочные меры к организации работ по изготовлению частей (дисков и валов) машин высокой частоты, системы проф. Вологдина…'.
Для постройки радиобашни на Шаболовке нам не хватало железа. Наши агенты узнают, что в Смоленских складах у военного ведомства имеются большие запасы швеллерного железа и что используется это железо неправильно. Иду к Владимиру Ильичу, рассказываю ему нашу нужду. Он говорит: 'Вносите в СНК на ближайшее заседание'. Сражаемся с покойным Склянским из-за этого железа, и при поддержке Владимира Ильича Шаболовская радиостанция получает из запасов военного ведомства 10 тысяч пудов железа. Так создавалась Шаболовская радиобашня в Замоскворечье, украшающая большевистскую Москву.
Стоит возникнуть каким-нибудь затруднениям по снабжению продовольствием— радиостроителей, Владимир Ильич поручает тов. Горбунову написать об этом тов. Халатову. Тов. Горбунов пишет:
'Лично т. Халатову' (10 декабря 1921 года) 'Работа радиолаборатории продолжает иметь то особое важное значение, о котором я сообщал Вам… при указанных условиях вводить изменения в принятый порядок снабжения персонала этого единственного в Республике технического учреждения было бы крайне нежелательно, тем более что речь идет о столь незначительном числе специальных пайков… Прошу отдать распоряжение о возобновлении снабжения радиолаборатории, не меняя ранее установленных Вами норм'.
Я бы мог привести множество подобных примеров исключительной заботливости Владимира Ильича, проявившейся к делу радиосвязи, которую он сразу оценил по достоинству, предвидя ее значение в будущем.
Владимир Ильич всегда остро реагировал на перебои в работе связи (телефона, телеграфа, радио). Портился ли телефон, обрывался ли прямой провод — это вызывало у Владимира Ильича большой гнев. Из всех средств связи особое внимание и предпочтение оказывал Владимир Ильич радиотехнике. В особых достоинствах радио и его преимуществе перед проволочной связью Владимир Ильич имел случай убедиться на практике. Я помню два эпизода, после которых Владимир Ильич особенно настаивал на развитии нашего радиостроительства. Первый случай имел место во время мятежа 'левых' эсеров в Москве (июль 1918 года). Отряд Попова занял телефонную станцию. Меня из Кремля отправили с латышским отрядом ее отбить. Мы отправились на грузовиках с пулеметами к телефонной станции; назвавшись 'левыми' эсерами, мы 'сменили' отряд поповцев и засели на станции. После препирательств я заставил старшего инженера Коробова выключить всю станцию. У меня был на руках список важнейших 'наших' телефонов, врученный мне в Кремле тов. Подбельским. По этому списку мы начали включать один за другим телефоны. Первый телефон, который после выключения всей станции был 'оживлен', — это телефон Владимира Ильича в его переговорной будке. Звоню туда… Слышу 'алло' Владимира Ильича. Докладываю ему о занятии станции и сообщаю, что пока работает только его телефон, все остальные молчат. 'Немедленно включайте по списку наши телефоны. Включайте Московский штаб'. Я сообщаю Владимиру Ильичу свой телефон и проверяю по списку, как идет включение 'наших' телефонов. Комиссар станции Пупко, бывший эсер, начинает бузить. Я его удаляю со станции. Звонит Владимир Ильич:
'Товарищ Николаев, эсеры заняли телеграф. Немедленно свяжитесь с Ходынской радиостанцией и дайте циркулярное распоряжение от имени Совнаркома по всем приемным радиостанциям, что бандиты заняли Центральный телеграф… Считать все телеграфные распоряжения с такого-то часа провокационными'.
Наскоро составляю проект радиограммы, по телефону согласовываю с Владимиром Ильичем и звоню на Ходынку дежурному радисту:
'Говорит Николаев. Передайте циркулярное распоряжение от Председателя СНК товарища Ленина, которое я вам сейчас продиктую'. — 'Не могу. Откуда я знаю, что это товарищ Николаев? Голос может быть похожим; сюда уже звонили, я по телефону принимать распоряжений не буду; мне запретил комиссар'. Прошу вызвать комиссара. Комиссара нет. Наконец меня осеняет мысль: я сегодня был на станции и передавал одному партийцу радисту секретное поручение. Об этом знали только мы двое. Прошу вызвать этого товарища. К счастью, он дежурил на станции, подходит к телефону. Ему уже было, по-видимому, сказано, в чем дело, и он сразу стал мне говорить о том, что нельзя передавать такие распоряжения по телефону. 'Да ведь вы узнаете мой голос?' — 'Как будто да, а вдруг провокация?' Тогда, чтобы убедить его, я намекаю о нашем секретном разговоре. 'Теперь вы уверены, что это я?' — 'Да, уверен'. — 'Тогда немедленно, без всяких отговорок, принимайте радиограмму и давайте скорей в эфир'.
Я позвонил Владимиру Ильичу и рассказал о тех затруднениях, с какими мне пришлось выполнять его распоряжение. Он похвалил радистов и сказал, что позвонит в Московский штаб и даст распоряжение отправить отряд для охраны радиостанции. 'Радио окажет нам большую услугу', — заметил он. Тут же Владимир Ильич дал мне инструкции, как включать телефоны сверх указанных в списке. Он сказал, что в Кремле будут дежурить три человека, в том числе и он. 'Голоса вы хорошо знаете?' — спросил Владимир Ильич. 'Да'. — 'Каждый заявленный телефон вы сообщайте нам в Кремль. Мы будем проверять владельца телефона через Московский штаб и после проверки сообщать вам для включения. Остальное делайте вы'.
Так почти до утра один за другим включались 'наши' телефоны, и я до утра слышал в кремлевском телефоне то голос В. Д. Бонч-Бруевича, то голос неутомимого Владимира Ильича. 'Левые' эсеры телефонной связи были лишены. Впоследствии Владимир Ильич, вспоминая при разговоре этот случай, когда посредством радио ему удалось предупредить всех председателей исполкомов и партийных организаций о захвате эсерами Центрального телеграфа, внушительно говорил о том, как необходимо нам использовать все ресурсы и всех специалистов этого дела для развития радиосвязи.
Второй случай относится ко времени германской революции.
'Не будь радио, мы долго не узнали бы о том, что делается в Германии', — говорил Владимир Ильич, когда по радио были получены первые сведения о германской революции.
Ясно помню этот эпизод. На Ходынке было перехвачено сообщение германской радиостанции о захвате революционными рабочими и солдатами поездов и о продвижении вооруженных рабочих к германской столице. Вечером, когда мне сообщили об этом с Ходынки, я немедленно позвонил Владимиру Ильичу. Он просил меня приехать и зайти прямо к нему в комнату, где помещался телефонный коммутатор, около его кабинета. В ответ на его просьбу подробно рассказать содержание перехваченной радиограммы я предложил позвонить прямо на станцию и записать то, что принято радистом. Так и сделали. Я связался с радиостанцией, там оказались еще новые известия из Германии. Мне передают по телефону содержание этих радио, а Владимир Ильич записывает: 'Вооруженные отряды фронтовиков и рабочих захватывают поезда'… Дальше говорится о вооруженных столкновениях. Владимир Ильич восклицает: 'Это наш июль!' Отчетливо помню эту реплику и сияющее лицо Владимира Ильича. Потом он нетерпеливо говорит: 'Дайте мне трубку, я сам буду слушать и записывать, так быстрее'. Я понял, что ему непосредственно со станции хочется слушать об этих исторических событиях, имеющих огромное влияние на судьбы мировой революции.
Никогда не забуду этих 20 минут. Владимир Ильич на маленьком столике записывает огненные слова о первых революционных победах германского пролетариата. В одной руке у него карандаш, в другой — телефонная трубка. Он весь — напряжение, вскидывает на меня сияющие глаза, повторяет вслух наиболее интересные места радиограммы, чтобы и я слышал. Подает реплики: 'За ними пойдут другие', 'Все идет
