Кларисса не назойлива, но привыкла получать то, чего ей хочется. Вообще, Клариссе нравится нравиться. Хотя, какой женщине это не нравится?
…увидел Лоту.
Сестрица по сравнению с Клариссой – строгий ангел. Почти монашка. Лота – очень светлая. Высокая, стройная, не сразу заметишь, что плечи у нее широковаты. Бедра, напротив, уже; тонкая талия. Лота двигается и смотрит. На ней – светлое, цвета шоколада со сливками, летнее платье, не слишком открытое. Черные волосы собраны наверх. Шея открытая, точеный изгиб. Я по нему скольжу взглядом – и у меня мурашки. Вообще, в комнате от Лоты сразу светло – как светло бывает в детстве. Она изменилась. Четыре года ее не видел. Сестра стала взрослее: линии тела мягче, они плавные, в походке появилась какая-то очень интересная уверенность и сильная, спокойная грация. Я вижу, как движутся ее бедра под платьем – и мне хорошо и тревожно одновременно. Она останавливается и смотрит на меня прямо, называет не моим, придуманным именем «Генри», а я стою и гляжу на нее. У нее высокие скулы и нос, может быть, чуточку длинноват – но это прекрасные скулы и отличный, великолепный, само совершенство, нос! Мне нравится ее взгляд – Лота стала старше, женственней, и все это я вижу в ее глазах.
У нее глубокий, чуточку сипловатый голос – такой очень характерный, не похожий на одинаковые голоса всех этих дворяночек. Резкое, режущее, острое «р», от звука которого у меня по спине холодок. Четкое произношение – может быть, с пережимом на согласные; отчего ее речь кажется не по-женски твердой, волевой. Но голос, несомненно, женский, волнующий. Эта хрипотца царапает, задевает, не дает спокойно слушать. Этот голос находится в некотором контрасте с внешностью – губы с трещинками, чистое девичье лицо, глубокие, широко раскрытые глаза – и уверенный, низковатый голос с хрипотцой, чуть подсевший, словно после бурной ночи.
Я стою и смотрю. И слушаю, конечно, слушаю.
– На кой тебе понадобилось брать эту дрессированную гориллу, родич? – спросил Молния насмешливо. И посмотрел на меня.
Вот я и дома. Пора снова привыкать к семейной манере общения.
Ни слова в простоте.
– П-потому и н-нанял, что дрес-сирован-н… нннн…
Проклятая буква опять застряла. Корт поднял брови, глядя на мои мучения.
– … что дресированная, – выговорил я неожиданно чисто – даже сам удивился. Молния хмыкнул, покачал головой. «Играем, значит? – читалось в его глазах. – Ну-ну». Я пожал плечами. Думай, как хочешь, Молния.
– Ступай! – велел я Дакоте.
– Я мигом обернусь, – пообещал этот мошенник с неподдельной искренностью в голосе. – Туда и обратно…
Словно я без него уже жить не могу.
Забавно все-таки. Стоило оказаться среди родственников, как Дакота из временного союзника, которого вынужден терпеть, превратился чуть ли не в лучшего друга. По крайней мере, относится к нему я начал с большей симпатией. Уже «мошенник», а не «проклятый ублюдок». Прогресс налицо.
Я махнул Дакоте и двинулся к сестрице.
Внезапно дорогу мне заступили. Я поднял голову.
Передо мной стоял лорд Фер, Ослиная Задница. В руке у него была обглоданная перепелка с кусочком мяса; салфетка на груди – в пятнах соуса и чесночного масла. Одна капля, как я заметил, попала и на стекло очков. Почему, хаос возьми, он их не вытрет?
Глаза за стеклом – зеленовато-болотные, мутные, – моргнули.
– Как поживает твоя железная рука, родственник? – спросил Фер светским тоном. У Фера особая манера поджимать губы, отчего лицо его становится похоже на лягушачью маску – с узкой длинной щелью рта. – Не удивляйся. Наслышан, наслышан о твоих подвигах… Прими мои соболезнования.
– С-с…? Что?
Фер неприятно оскалился:
– Как же! Разве могу я не посочувствовать твоему горю? Это было бы жестоко с моей стороны. Ведь все твои друзья погибли, не правда ли?
Бух. Сердце пропустило удар. Звуки доносились, словно сквозь вату.
– Славный выдался Поход героев. – Фер сочувственно покачал головой. – Эту знаменитую авантюру так называют, насколько помню?
Запах трюмной воды. Темнота. Скрип уключин.
«Война – это работа, Ришье. Ее нужно вести умело и спокойно».
Я шагнул вперед. Посмотрел в упор на этого книжного червя.
– Мессиры! – повысила голос Лота. Она перевела взгляд с меня на Фера. Знакомая ситуация. Там, где собралось больше двух Малиганов, обязательно начинается буря с грозой и молниями. Мирно жить мы не умеем.
– Не желаешь объясниться, Генри? – спросил Ослиная Задница. Зубы у него воистину лошадиные, когда он вот так скалится.
Я посмотрел на Фера.
– Н-нет.
– Молния! – приказала Лота.
Корт крякнул, выпрямился, вытирая салфеткой губы. Если потребуется, он нас обоих скрутит в бараний рог, прежде чем мы успеем дернуться. Открытой ссоры Молния не допустит. Что ж. Не очень-то и хотелось…
– Оставь его, Феррин, – сказал Корт. Он оглядел нас, прищурился. – И вообще, какого хаоса вы тут устроили?…
Когда мы с Лотой сели за стол, она вполголоса учинила допрос.
– Что у вас с Фером произошло?
– Н-ничего. – я пожал плечами. – С-сам н-не п-пон-нимаю.
Ситуация, действительно, странная. Мы не общались с Фером несколько лет, с самого детства, – так откуда у него такая неприязнь ко мне? Не понимаю. К слову, я был очень удивлен, увидев Фера здесь. Книжный червь покинул свое подземелье? С чего бы вдруг? И с каких пор я заинтересовал Фера настолько, чтобы обратить на себя его нелюбовь?
Зато теперь я знаю,
– Хочешь, я покажу тебе дом? – спросила Лота.
Обед закончился, и мы остались наедине. Я молча смотрел, как двигаются ее губы.
– Генри?
Что-то самовнушение ни черта не работает. «Я хочу тебя поцеловать».
– Генри?… Ген-ри! – пауза. – Ришье!
Я очнулся. Давно я не слышал этого имени. Странное все-таки ощущение – словно зовут кого-то другого, не меня. Недаром в ответном послании я просил называть себя графом Тасселом – вроде как для сохранения тайны. Кстати…
– З-зачем я з-зд-десь?
Короткая пауза. Лота взглянула на меня, усмехнулась:
– Значит, ты получил мое послание?
«Верно. Ты, кстати, мне книгу испортила, сестрица. Знаменитый трактат Эмберли «О войне», первое издание. Их всего-то штук двадцать было».
– В-верно. Ты м-мне к-книг-г…
Проклятье! Фраза в голове сложилась гладко, а на деле получается кошмар. Я вспоминаю о своем заикании, когда уже открыл рот. И продолжать невыносимо, и бросать на полпути нелепо.
– Ришье, – сказала Лота, – ты же не заика. Хватит притворяться. Я серьезно!
Я поднял брови. Интересно, как бы отреагировали мои родственники, если бы я однажды пришел без головы? Сказали бы: Ришье, хватит дурачиться? Или, наоборот: наконец-то ты перестал делать вид, что она тебе для чего-то нужна?
