– Аре сэдих, ихеки.
На осажденный город Наол походил меньше всего.
Скорее эта суета напоминала военный фестиваль. Вроде тех огромных турниров, что устраивались при дворе Джордана II, отце нынешнего короля Ура. Как говорилось в указе: «Из благородной ностальгии по овеянным славой рыцарским временам». Дворяне, облаченные в легкие доспехи – у кого жестяные, а у кого и серебряные – изображают порыв бурной романтической страсти, привязывают к шлемам платки с монограммами и начинают выяснять отношения. Вроде бы, в шутку, но – азарт границ не знает. Мечи деревянные, кровь молодая, обиды старые…
До десятка трупов бывало.
Особенно хороша в этом смысле общая битва. Три сотни рыцарей с одной стороны, три сотни с другой – и вперед. Треск стоит – за несколько лиг слышно. А доспехи, что ни говори, все же бутафорские. Меня с арены едва живого вынесли. Приятные были ощущения, когда из моей головы цирюльник куски шлема выковыривал. Ножом. Не будь я Выро… Малиганом, скончался бы на месте. Мне хорошо, отделался головной болью. Другим повезло меньше – хотя и высокородные были господа, но «голубая» кровь все же не «Древняя», регенерации не ускоряет…
Изрядное получилось похмелье.
Хотя начиналось все примерно так же весело.
«Ты не ответила на мой вопрос». Лота прочитала записку, подняла взгляд:
– Какой?
Я вздохнул. Ну да, в общем-то, я не рассчитывал, что сестрица вспомнит. Вынул из обшлага камзола следующую записку.
«Зачем я здесь?»
– Потом, – сказала Лота. – Вечером все узнаешь. Там и решишь, согласиться или нет на мое предложение.
– Т-твое? – я поднял брови.
– Предложение Элжерона, – поправилась Лота. Скомкала бумагу. – Давай, всему свое время, а?
Я помолчал. Хорошо, пусть будет так. Кивнул, взял Лоту за руку – она вздрогнула. Попыталась выдернуть ладонь – я удержал, потянул к себе. Бархатная кожа перчатки. Аккуратно, пальчик за пальчиком, раскрыл ее ладонь…
Вынул бумажный комочек и опустил в карман камзола. Там записок уже порядочно скопилось.
Лота смотрела с удивлением.
Экипаж свернул направо, подпрыгнул, загремел по брусчатке. Лошадям вдруг стало трудно идти. Тряска усилилась. Я понял, что все еще держу Лоту за руку. От ее пальцев шло тепло, ощутимое даже сквозь тонкую перчаточную кожу. Потом понял, что моя рука дрожит, а сестрица смотрит на наши руки, и лицо у нее – странное.
Проклятье!
Я отдернул руку – быстрее, чем следовало – и откинулся на сиденье. Держи себя в руках, Генри.
Я ненавижу быть слабым.
Ненавижу.
Потом Лота положила свою ладонь поверх моей. Серый бархат перчатки. Тепло. Так и сидели до самого парка. Позади оставались дома, улицы, водосточные трубы, люди, подъезды, раскрытые окна, офицеры и дамы, солдаты в буфах, и женщины в белых платьях, кареты и лошади, вывески и уличные торговцы. Когда экипаж остановился, я даже пожалел, что поездка так быстро закончилась. Мне бы еще ехать и ехать вот так, ни о каком будущем не думая.
Почему-то гуляя с кем-то под руку, не думать об этом ком-то сложнее, чем сидя в экипаже.
– Баронесса. – Офицер приложился к перчатке. Затем его взгляд обратился ко мне.
Я открыл рот…
– Генри Уильямс, граф Тассел, – опередила меня сестрица. – Мой кузен. Прибыл из своих владений на западной границе Ура, Блистательного и Проклятого. Познакомься, Генри. Джеймс Кегнит, старший помощник коменданта.
– Лейтенант Кегнит, – сказал офицер. – Здесь у нас без церемоний.
Кисть его мягко взлетела, показывая: совсем без церемоний. Такая вялая бабочка. Короткие пальцы. Забавно, до чего все в Наоле расслабленные, словно отдыхать сюда приехали, а не глотки друг другу резать. Я улыбнулся: понятно.
– Оч-чень п-приятн-но.
– Для участия в военной… кампании? – Кегнит смотрел на меня с легким интересом, без тени подозрения. На войну, так на войну. Сейчас все едут на войну. Даже калеки и заики. Щека у меня дернулась.
– Д-да.
– Прекрасно, – вежливо произнес Кегнит, сделав вид, что не замечает моего нервного тика. – Думаю, граф, здесь вы… будете скучать. Ничего не происходит. Ничего, заслуживающего внимания… я считаю.
Его манера расставлять паузы начала меня раздражать. Кажется, я только говорю, заикаясь, а Кегнит так думает.
– Р-разве? Я сл-лышал о к-казнях.
– Ох, – произнес он расслабленно, – сущая ерунда. Утром повесили двух… шпионов. Я думаю, что они были шпионами. А кем еще? – Кегнит пожал плечами. – Сейчас шпионов много развелось. Каждое утро… вешаем. Меньше не становится. Это даже… скучное занятие, не поверите. К слову, у нас здесь определенный распорядок жизни.
– Что вы говорите, – сказала Лота. – Тоже скучный?
Кегнит не заметил насмешки. Или сделал вид.
– Скучнейший, баронесса! Скучнейший! Спим до двух дня… обычно. Час продираем глаза, к четырем часам садимся завтракать… как вы понимаете, без вина никак. И только часам к пяти усаживаемся в экипажи и едем… кататься. Лютецианцы – настоящие рыцари. Когда мы встречаемся с ними… мы любезно раскланиваемся. Вас это удивляет, граф?
Я пожал плечами.
– Н-нисколько.
– Видите ли, мы здесь считаем… война – занятие благородное. Это вопрос воспитания. Дворяне из Лютеции – чудесно воспитаны… этого у них не отнимешь. Мы собираемся по вечерам на Верейском поле… это всего лига от Наола. Поединки, знаете, вино, женщины… весело. Поедете с нами, Генри? Вы ведь для этого прибыли? Обещаю вам, вы не пожалеете. А шпионы… шпионы – обычно дурно воспитаны. Именно поэтому мы их и вешаем. Дурное воспитание – восьмой смертный грех, и наказывать его стоит… со всей строгостью.
Лота посмотрела на меня. «Теперь ты понимаешь, братец, с кем мне приходится общаться?» Да уж. Типаж еще тот.
– Нам пора, лейтенант, – сказала Лота. – Рада была вас видеть.
Кегнит вдруг едва заметно напрягся.
– Один вопрос, баронесса… вы позволите?
– Конечно.
Мы смотрели на этого расслабленного лейтенанта. Глаза у него – водянисто-серые. Такие круглые, как у маленького животного. Что-то вроде сурка или толстой ленивой белки.
– Скажите, баронесса. А нет ли у вас, случайно – простите за любопытство… – Кегнит улыбнулся, словно приготовил для нас отличную шутку, – нет ли у вас с собой… вампира?
Напряженное молчание.
– Вы в своем уме, Джеймс? – холодно спросила Лота.
Офицер поднял руки:
– Что вы! Что вы! Простите, если мои слова вас обидели… Я… – он помедлил, подбирая слова. «Тугодум проклятый», – подумал я. – Прошу вас, считайте это… шуткой.
Лота фыркнула.
– Хороши шутки. Генри… Надеюсь, вы нас простите, офицер?
