его имя попало в отчеты. Она снова села. Если не считать Питера и его отца, никого, кроме Уилла, у нее нет, никакой компании. Да и Уилл не просто компания, а такая компания, которая стоит хлопот. А приставленные к ней заставят ее все время передвигаться, чтобы лучше рассмотреть наблюдающих. Из-за нее заварится такая каша, которая будет продолжать булькать и после того, как инцидент исчерпается — ей придется говорить по телефону, когда отвечать не хочется, и придется принимать приглашения, от которых нельзя будет отказаться. Черт. Она схватила стопку факсов и стала их изучать. Вот что она сделает — она обо всем этом подумает завтра. Скарлет О'Хару никто не одурачит.
Она стремительно прочитывала послания, которые Центр каждый день получал из каждого посольства и каждого зарубежного центра: пища, перегной, навоз разведки, хотя и немного толку даже от самых интересных сведений. Сколько же фактов хранилось в ее мозгу, ожидая своего времени? Когда она покончила со стопкой, большая часть прочитанного была сознательно забыта. Лишь несколько случайных обрывков застряли в голове без особых причин: две тысячи автоматов «Ингрем» американского производства, предназначенные для коммандос специальных военно-воздушных сил Британии были похищены со склада в Элдершоте, графство Суррей, предположительно Ирландской республиканской армией; женщина, член немецкого бундестага, по очереди жила то со своим мужем дома, то с подружкой на тайной квартире в Бонне; Советы вот уже, видимо, два года как форсируют шведский язык в университетах и тренировочных центрах; в вестибюле химической лаборатории Московского университета сильный запах мочи; в прачечной двух тренировочных лагерей советской морской пехоты отмечено резкое сокращение количества поступающих в стирку рубашек, в одном лагере — на шестнадцать процентов, во втором — на двадцать. Был отмечен и очередной припадок того, что стокгольмский центр называл «перископной лихорадкой» — предполагаемое обнаружение в шведских водах советских субмарин, миниподлодок или аквалангистов-разведчиков — название пошло с тех пор, как один шведский рыбак своими сетями зацепил нечто, потом настойчиво выдаваемое за советскую подводную лодку. Все это выглядело рутиной, впрочем, как и все остальное рабочее время этого дня, и когда в шесть часов она все убрала и отправилась домой, день все же показался ей лучше, чем она думала.
Всю дорогу она посматривала в зеркало заднего вида. Ничего. Может, они отстали от нее. А может, нашли для себя что-нибудь поинтереснее.
Глава 7
Оскарссон в безмолвном ужасе смотрел на то, что некогда было его левой рукой. Он, впервые после того, как все это произошло, посмотрел на вещи осознанно. На левой руке остался только большой палец. В обрубки попала инфекция, и за две недели, прошедшие после потери лодки, пришлось перенести две операции. Теперь на левой руке не осталось и суставов. Когда он достаточно окреп от первоначальной потери крови и операций, то отказался от дальнейшего приема болеутоляющих. Боль, казалось, была его единственным ощущением, боль и гнев.
Доктор бережно закутал культю в хлопчатобумажный кокон и вложил руку в петлю, висевшую у Оскарссона на шее.
— Вообще-то она уже не нуждается в перевязке, — сказал врач. — Это только для защиты от ушибов, пока швы не зарубцуются и не пройдет воспаление. И пока болезненные ощущения не пройдут, пусть повисит на повязке. А когда будете чувствовать себя лучше, мы подыщем вам протезиста.
— А?
— Ну, искусственная рука или часть ее. Это не заменит пальцев, но выглядеть будет эстетичнее.
Оскарссон бессмысленно уставился на молодого человека.
Доктор выставил левую руку и стал сгибать большой палец.
— Ну, протез облегчит работу большого пальца, а культя не будет смотреться так... гм, в общем, лучше будет выглядеть.
Оскарссон встал и подтянул брюки здоровой рукой. Одежда висела на нем мешком — он здорово похудел.
— Спасибо, доктор, — сказал он. — Вы так хорошо со мной здесь обращались. Я вам благодарен.
В коридоре его ждал Гуннар. На стоянке какой-то мужчина с фотоаппаратом стал щелкать, а другой попытался задать ему несколько вопросов, но Оскарссон растолкал их и влез в «вольво» Гуннара. Поначалу этот инцидент вызвал бурю в печати, но к этому-то времени, думал он, могли бы уже и забыть. Но в эти дни Швеция жила новостями о подводных лодках, а Оскарссон как раз и был одним из пострадавших от них, не считая бедняги Эббе.
— Я хочу съездить на могилу, — попросил он Гуннара.
Гуннар со вздохом кивнул. Он пробрался улицами на восток Стокгольма и остановился у большого муниципального кладбища. Оскарссон вылез из машины и пошел за сыном к участку, зажатому между двумя другими. Остановился и посмотрел на простой камень с именем и датами.
— Это самое лучшее, что ты мог сделать? — спросил он.
Гуннар прикусил губу и отвел взгляд.
— Пап, мы в Стокгольме не принадлежим ни к какой церкви. И пожалуйста, не говори так, словно мы его забросили.
— Извини, мой мальчик, — сказал Оскарссон.
— Ты просто подумай, что мы ведь тоже тоскуем по нему, — проговорил Гуннар. — Помни об этом, когда будешь разговаривать с Ильзой. Она хорошо держится, но когда появишься ты, мне понадобится твоя поддержка.
— Не стоит мне с ней встречаться, — сказал Оскарссон. — Тем более, что я хотел бы поскорее вернуться домой.
Он пошел к машине.
— Послушай, папа... мы хотим, чтобы ты переехал жить к нам. Пока ты был в госпитале, мы продали квартиру и купили домик у моря, на архипелаге. Тебе понравится.
Оскарссон покачал головой.
— Нет, я знаю, что вам бы хотелось быть одним. А я не хочу быть обузой.
— Папа, я перевезу твои вещи, у тебя будет своя комната. Ведь там тебя уже ничего не держит.
Оскарссон вдруг почувствовал себя вырванным с корнями и брошенным. В свое время, когда умерла жена, он продал дом и снимал комнату в деревне. Это, конечно, было странно, но у него не было никого, кто бы следил за домом, а потом постепенно привык к этому. Хотя получалось, что он теперь оказывался бездомным.
— Переезжай совсем, папа, тебе понравится на островах. Мы живем прямо у воды, там красиво. У тебя будет собственная комната. Решайся сразу. Ну а если захочешь жить отдельным домом, у тебя же есть деньги — страховка за лодку. В моем банке тебе откроют счет.
Оскарссон ничего не сказал. Он откинул голову назад на подголовник и закрыл глаза. За последние недели с ним что-то произошло. У него не было желания противиться Гуннару. Одному уже не порыбачить, так что надо принимать то, что несет будущее.
Дом находился в местечке за Густавсьергом, и Гуннар был прав: он стоял прямо у воды, и место было красивым. В гостиной еще работали маляры, а Ильза наблюдала за мужчиной, заканчивавшим с полками на кухне. Когда она увидела его, то занервничала. Ильза оставалась точно такой же, как и в юности, и даже сейчас, когда ей перевалило за сорок, она сохраняла прежнюю привлекательную хрупкость. Конечно, Оскарссон видел, что тут и там появились морщинки, и косметики стало побольше, и джинсы теснее, но она по-прежнему была симпатичной. Он сдерживался, чтобы не чмокнуть ее в щеку.
— Привет, папа, — сказала она.
Ему не очень-то нравилось, что его зовет папой женщина, которую он практически не знает, и с которой за все эти годы он виделся слишком мало.
— Ваша комната готова, пойдемте, я покажу.
Она повела его вверх по лестнице и вдоль по коридору в большую угловую комнату. Он отметил, что его комната обставлена лучше, чем другие. И еще — в этом доме не было мебели из прежней квартиры. Его одежда была аккуратно развешана в стенном шкафу и сложена в ящиках комода. На туалетном столике стоял небольшой золотой кубок.
Ильза взяла его и протянула ему.
— Эббе выиграл его в прошлом году на соревнованиях по гребле. Это была его любимая вещь.
