покрылся потом, вспомнив о подлодке, о Соколовой, о торчащей из ее глаза отвертке, о заклинившем люке. Лучи солнца, падавшие ему на лицо, показались ему светом рая. Он встал и посмотрел в маленькое окошко на шпили Стокгольма. Он был жив и невредим.
Он принял холодный душ, смывая пот и следы сновидений, или, вернее, воспоминаний. Он оделся в другую одежду — легкий твидовый пиджак и полотняные брюки, находившиеся в его сумке, достал из холодильника пистолет и спустился позавтракать. Он с жадностью съел массу яиц, сосисок и селедки — славный шведский завтрак и оплатил счет кронами.
— Куда мне сходить, чтобы купить билет на паромную переправу в Хельсинки? — спросил он девушку за конторкой.
— Я могу заказать вам его по телефону, — ответила она и набрала номер. Вскоре она заказала ему одноместную каюту на вечерний рейс.
— Паром отходит в шесть и прибывает в Хельсинки завтра утром в девять часов, — сказала она. — Вам остается только забрать билет на станции отправления за час до отплытия.
Он поблагодарил ее и ушел. Прогуливаясь по узким улочкам Старого города Стокгольма, глядя на белокурых шведов и их город, он вдруг сообразил, что у него не было времени оценить ситуацию. Ведь он один в западном городе, с американским паспортом, кредитными карточками и кучей денег. Ведь у него есть прекрасная возможность взять такси до стокгольмского аэропорта и купить билет в любую точку земного шара. И Майоров никогда не найдет его. Или все-таки найдет? Возможно ли проследить за ним по оплатам кредитными карточками? И выдержит ли его паспорт тщательное изучение? И на что он будет жить, когда иссякнут деньги? Он был подготовлен, чтобы выжить в зарубежном городе несколько дней, но достаточно ли он знает о западном образе жизни, чтобы прожить здесь достаточно долго и не быть пойманным? Если повезет, то, может быть, да, но, вероятно, нет.
Впрочем, был и другой путь — взять такси до американского посольства и там рассказать о себе властям. А еще лучше — долететь до Нью-Йорка или Вашингтона. Со всем тем, что он знает или подозревает о Малибу и о планах Майорова, он наверняка встретит теплый прием. Опять же, он кое-что знает о работе КГБ, и ЦРУ вряд ли останется равнодушным. Но поверят ли они ему? Не решат ли они, что он — подсадка? Вдруг они начнут пытать его, чтобы получить информацию, которой он не обладает? Внезапно он ощутил огромное одиночество и заброшенность.
Но тут он вспомнил о Трине Рагулиной, и ощущение одиночества пропало. Ведь она в Малибу и ждет его, а где бы ни была она, он хотел быть там же. Если он вернется, у них будет общее будущее. Ведь Майоров обещал ему продвижение по службе и командную должность, если все закончится хорошо, а он же это сделал. Буй установлен точно там, где хотел Майоров, ну а то, что Соколова мертва, полковник это тоже одобрит. Ведь он же инструктировал убить ее в случае оставления лодки, и Гельдер сделал именно это, пусть и неумышленно. Чтобы все было хорошо, он должен вернуться как герой, отплатив за доверие Майорова, и тогда посмотрим, что значит протекция для карьеры офицера в Советских Военно-Морских силах. Он должен вернуться, жениться на Рагулиной, вырасти в звании, отправить детей учиться в лучшие школы, достигнуть такого жизненного уровня, на который выходят лишь немногие в Советах. И разве на Западе ему смогут предложить что-то лучшее?
Выйдя из узких улочек на открытую площадь, он услышал звуки военного марша. Карта подсказала ему, что он рядом с королевским дворцом. Он прошел во внутренний булыжный двор и присоединился к толпе туристов, наблюдавших за сменой караула. Он внимательно наблюдал за этими молодыми людьми в аккуратных отглаженных мундирах, твердо держащих перед собой оружие, исполняя заведенный ритуал. Он подумал, интересно, что бы они стали делать, если бы знали, что здесь советский шпион с автоматическим пистолетом за поясом. Вероятно, припали бы на колено и открыли бы огонь. Он хмыкнул, представив себе, как разбегаются туристы, как пули рикошетят от булыжников.
Когда представление закончилось, он по длинному лестничному маршу спустился к воде и огляделся. С этой водой в центре города Стокгольм немного напомнил ему Ленинград. Он прислонился к каменным перилам и вытащил из сумки бумагу для зарисовок. Он набросал дворец, воду перед ним, дворцовую стражу в мундирах словно из комической оперы, какого-то старика на улице, в общем, то, на что падал взгляд. Почувствовав голод, он удивился, поглядев на часы — прошло более двух часов.
Он поднялся по ступеням и пошел обратно в Старый город. Он вспомнил, что ранее проходил мимо ресторана на маленькой площади, и решил вернуться туда. Официантка усадила его за свободный столик на четверых на застекленной террасе, откуда открывался вид на Шведскую Академию, находившуюся через дорогу. Место это было, очевидно, популярным, поскольку ресторан быстро наполнялся. Гельдер заказал пиво и стал просматривать меню.
— Прошу прощения, — произнес чей-то голос.
Гельдер поднял глаза и увидел усадившую его официантку, рядом с которой стоял мужчина.
— Вы не будете против, если к вам подсядет этот джентльмен? Боюсь, у нас уже нет свободных мест.
Гельдер быстро оглядел мужчину. Высокий, темноволосый, лет около сорока, беспорядочно, но элегантно одетый, англичанин, решил Гельдер. Во всяком случае, на шведского полицейского не похож.
— Если это неудобно, я могу и подождать, — сказал мужчина, по-своему толкуя колебания Гельдера.
— Да нет, пожалуйста, присаживайтесь. Боюсь, я замечтался, поэтому отреагировал на пенни позже.
— Спасибо, — сказал мужчина, усаживаясь. Он заказал выпивку и взял меню. — Вам знакомо это место? Можете что-нибудь посоветовать?
Не англичанин, американец. При этом какой-то провинциальный акцент, подумал Гельдер. Может быть, южный.
— Нет, я турист и здесь впервые.
— Англичанин? — спросил мужчина.
— Нет, американец.
— В самом деле? И я тоже. А откуда вы?
— Выходец из Миннесоты. А сейчас живу в Нью-Йорке.
— В вашем выговоре есть что-то, что я не мог определить. Насчет пенни — это ведь, английское выражение, вот я и подумал, что вы англичанин.
— Вы правы, я подцепил его от одной юной англичанки, моей знакомой. Что же касается моего выговора, то мои родители были шведами, может быть, это слегка сказывается.
— Вы и по-шведски говорите?
— Да нет. Родители, однажды побывав в Америке, решили стать американцами. И когда я рос, они упорно говорили только по-английски. Что же касается меню, то попробуйте гравлакс — это маринованный лосось под соусом из горчицы и укропа. Моя мама частенько готовила это блюдо.
— Звучит аппетитно.
Вернулась официантка и приняла их заказы.
— Так вы теперь в Нью-Йорке, — сказал мужчина. — Мне нравится этот город, особенно его рестораны. Вы знаете «Кафе дез Артист» на Верхней Западной Стороне?
— Нет, я живу в Гринвич-Вилледж и большую часть времени провожу там.
— В Вилледж тоже неплохие рестораны. Знаете «Ля Тулип» на Западной Тринадцатой улице?
— Боюсь, что нет. Моя подружка — хороший повар. Мы чаще питаемся дома. И работаю я тоже дома, так что, в отличие от большинства людей, редко выхожу на улицу.
Вообще разговор с этим мужчиной начинал походить на одну из тренировок с мистером Джоунсом.
— Не могу вас порицать, — засмеялся мужчина. — Что касается меня, так я готовлю для моей подружки. А чем вы занимаетесь?
— Коммерческий художник. Иллюстрациями.
Мужчина вытянул шею, чтобы посмотреть на эскизы Гельдера.
— И видимо, талантливо. Здорово. Можно посмотреть?
Гельдер протянул ему стопку бумаги.
— Однако, здорово. У вас была выставка?
— О, нет. Я только что закончил рекламную работу и обложки для книг, так что на собственную работу
