энергии не остается. Каникулы — единственное время, когда можно порисовать для себя.
— Жаль. Вы уже давно в Стокгольме?
— Приехал вчера и вечером уезжаю в Хельсинки. У меня там тетушка, которую я не видел с детских лет.
— Хорошо, когда в чужом городе есть кто-то, кто покажет его вам, — сказал мужчина.
— А вы из какой части страны? — спросил Гельдер, стремясь избежать дальнейших расспросов.
— Из Джорджии. Маленький городок, называется Делано. У меня там с отцом юридическая практика.
— И вы тоже в отпуске?
— Вообще-то да, и через пару дней тоже буду в Хельсинки, но только для того, чтобы сесть там на самолет.
— И куда дальше?
— В одно местечко на западном побережье, называется Пиетарсаари, или по-шведски Якобштад. Заберу там со стапеля новую яхту моего приятеля и морем поведу ее в Копенгаген.
Это заинтересовало Гельдера.
— А что из себя представляет эта яхта?
— Шлюп, сорок два фута длины, называется «Лебедь». Вы плаваете под парусом?
— О, несколько раз выходил на яликах в озере в Миннесоте. В основном, на «Финнах».
— На одиночках, а? Я тоже это проделывал, но на лодках побольше.
— А вот «Лебедь» мне незнаком, — сказал Гельдер.
Мужчина посмотрел удивленно.
— Нет? Да ведь у него репутация лучшей яхты в мире.
— Ну, значит, в Миннесоте не так много «Лебедей», — засмеялся Гельдер.
Принесли их заказы, и за едой они лишь слегка болтали. Гельдеру этот мужчина положительно нравился, и ему доставляло удовольствие это умственное упражнение — удерживать в разговоре свою линию, полагаясь при этом на тренировки с Джоунсом и на собственное искусство импровизировать. Они покончили с кофе, оплатили счета и поднялись уходить.
— Ну, желаю вам хорошо провести время как в Стокгольме, так и в Хельсинки, — сказал мужчина. — И продолжайте рисовать. У вас здорово получается.
Гельдеру приятно было поболтать хоть с кем-нибудь, и он пожалел, что обед закончился.
— Вам здесь что-то понравилось? — спросил он, показывая наброски.
— О, спасибо, но я уверен, что вы хотели бы сохранить их на память.
— Мне было бы очень приятно сознавать, что одна из моих работ висит в кабинете юриста в Джорджии, — сказал Гельдер.
И ему действительно было бы приятно. Его забавляла мысль о том, что этот мужчина никогда не узнает, кто же это нарисовал, и маленькая его частичка будет в Америке, даже если он и не попадет в лапы ЦРУ.
— Ну огромное вам спасибо. Я бы выбрал одного из этих дворцовых стражников. Можно?
— Ну конечно, — Гельдер вырвал рисунок из блокнота. Быстро подписал и отдал.
— У нас как-то не принято представляться самим, — сказал мужчина, — но я хотел бы знать, чья работа будет висеть в моем кабинете.
И он протянул свою руку.
— Меня зовут Карл Свенсон, — сказал Гельдер, отвечая на рукопожатие.
— Рад познакомиться с вами, Карл. Если окажетесь в Делано, штат Джорджия, загляните ко мне. Меня зовут Уилл Ли.
Они расстались лучшими друзьями.
Глава 27
Рул моргала под слепящим римским солнцем, тщетно высматривая в толпе Эмилио Аппичеллу. Она сидела в кафе на открытом воздухе на Пьяцца Навона, чувствуя себя ужасно, сбитая с толку всем этим европейским. Она взяла билет на вечерний рейс из Вашингтона и прибыла сюда на рассвете, прямиком направилась в Хесслер-Вилла Медичи, где помнили если не ее, так Саймона, и проспала два беспокойных часа. Прогулка от отеля «Хесслер» до ресторана прошла как путешествие по другой, хотя и странной планете, где волны тепла от камней тротуара заставляли ее тащиться словно в облаке марева.
Еще до отлета из O.K. она договорилась с Аппичеллой о встрече за обедом; он согласился на встречу с ней с готовностью, даже с пылом. Кстати, что же такое Джим наговорил этому мужчине о ней? Аппичелла сам предложил обед, сам выбрал ресторан, очень ей полюбившийся еще в дни ее прежнего пребывания в Риме, но он вот уже на двадцать минут опаздывает, и лед в бокале ее «Сан-Пелегрино» тает. Она подозвала официанта, чтобы тот наполнил ей бокал, и снова стала рассматривать толпу, гадая, как же он выглядит. («Я найду вас», — сказал он в ответ на ее просьбу). Она чувствовала, что он представляет из себя итальянскую версию хорошо известного истинного американца, этот компьютерный зануда.
И тут она увидела мужчину, направляющегося к ней и улыбающегося. Но это вряд ли тот, кто будет с ней обедать. Этот словно сошел с экрана, где шел фильм с Мастроянни. Он был оскорбительно красив, одет в белый костюм и бледно-желтую шелковую рубашку с расстегнутым воротом, единственным цветным пятном был носовой платок, торчавший из нагрудного кармана наброшенного на плечи пиджака. Он с легкостью шел сквозь толпу, помахивая рукой туда, посылая поцелуи сюда, приветственно махая кому-то на террасе. У него была привычка потирать пальцем густые темные усы, придававшие ему лихой вид, и официанты выстраивались в очередь, чтобы поговорить с ним. Он был карикатурой на того итальянского мужчину, поверить в которого заставил всех Голливуд, и ей отчаянно захотелось, чтобы именно с ним у нее был назначен обед, вместо какого-то сухаря-компьютерщика, на котором, она знала, будет помятый полиэстровый костюм с кучей ручек в кармане пиджака. Но как провести один день в Риме, выбирать не приходилось.
Не доходя пару столиков, мужчина остановился и уставился на нее, и она ответила ему откровенным взглядом. Да черт с ним, если ее-то мужчина не пришел. Он обменялся несколькими словами с парой, сидевшей за тем столиком, затем двинулся к ней и остановился, снимая соломенную панаму и демонстрируя прекрасную прическу на черноволосой голове. Она посмотрела в его темные глаза и постаралась не захихикать.
— Синьорина Рул, надо полагать, — вкрадчиво произнес он по-английски со смешным акцентом.
Она онемела.
— А я — Эмилио Аппичелла, — сказал он. — Мне кажется, у нас назначена встреча. Могу я присесть?
— О, конечно, — она постепенно приходила в себя.
Он поднял бровь, и у столика мгновенно материализовался официант. Аппичелла с полминуты поговорил с ним по-итальянски, слишком быстро, чтобы она успевала понять, и официант исчез.
— Я взял на себя смелость заказать для вас, — сказал он. — Надеюсь, вы не будете возражать.
— Нет, — сказала она, уже чувствуя себя воском в его руках.
— Ну и хорошо, — вздохнул он, откинулся на спинку стула и стал рассматривать ее. — Вы определенно самый красивый агент ЦРУ из всех виденных мною.
— Господи Иисусе! — зашипела она, ошеломленная. — Не могли бы вы говорить потише!
Он громко рассмеялся.
— Ах, синьорина Рул, да никто нас не слышит. Уж не в такой день, как сегодня.
Он помахал рукой.
— Все слишком заняты планами, как бы сразу после обеда затащить друг друга в постель.
Вновь материализовался официант, неся поднос с кувшином апельсинового сока и бутылкой холодного шампанского.
— Стыдно признаться, но этот чудесный напиток я открыл для себя в Англии, — сказал Аппичелла, следя за тем, чтобы в стаканы налилось одинаковое количество каждого ингредиента. — Он называется «Шипучка для самца», и он слишком бодрящ и жизнерадостен для такого унылого места. Оно недостойно его.
Он поставил перед ней стакан и поднял свой.
