Больше приключений до Москвы не было.
В суматохе вокзала — борьба за место, за туалет, который стал почему-то платным. Наша страна выходила на международный уровень. Экспресс 'Москва-Владивосток'.
Долго, больше недели. Ел по чуть-чуть и никуда не спешил. И вот он, Владивосток.
Без времени года. Может быть, и есть какие-то изменения. Я их перестал различать. Зелень, режущая глаза, больше иди меньше. Холодно и не очень.
Портовая улица, адрес, который написал Андреич. Звонка не было. Я постучал. Двери открыл с удивительно рязанской физиономией мужик. Ничего себе — приехал!
Че надо? — по-московски спросил он.
Не знаю. — Я пожал плечами.
Заходи!
… В двухкомнатной квартире меня уже сутки кормили чужие люди, развлекали как могли и пытались напоить вонючей дальневосточной самогонкой.
Че надо? — в конце вторых суток снова спросил мужик с рязанской мордой.
Юнг! — ответил я заплетающимся пьяным языком. — Ну?
Ням! — продолжил я.
Ну? — снова не понял мужик.
Андреич. — Я был пьян до чертиков.
И че? — Мужик удивленно, но более внимательно уставился на меня. Я долго тужился. — Фу Шин.
Ого! — выпучил глаза мужик — Так бы и сказал! Но приехал к Няму?
Не знаю! — открестился я
Еще через сутки в дверь постучали В коридоре пошептались, и в обшарпанную комнату со старой кроватью и двумя брошенными на пол матрацами вошел великолепный боец с корейской физиономией
Ням — спросил он у меня
Я лежал в углу комнаты на полосатом рваном матраце, борясь с самогоном, залившим мозги.
Ням! — икнув, подтвердил я. Кореец рухнул на колени 'Ну вот, началось!'
Я хочу к Няму! — Язык заплетался. Кореец начал что-то горячо говорить, и тут стало ясно, что десять лет назад я хорошо понимал эти слова. Мы разговорились мгновенно.
Можно ехать в Общину? — спросил я Кореец шарахнулся.
Ням живой? — внаглую спросил я Кореец шарахнулся еще больше
Кто сейчас в Общине?! — взверел я.
Поехали! — прошептал кореец. Схватив сумку, я кинулся за ним Собачья холодина!
Дальний Восток. Вначале я описывал тебя, как благословенную страну. Ты холодный и злой и всегда такой, когда я не знаю, где Учитель.
Дальний Восток. Злобная, кусающаяся собака, проникающая острыми клыками под любую теплую одежку
Вездеходы стояли скопом, штук десять Из ближайшего вылез… 'Генерал!' — удивился я.
Едете? — спросил он, тяжело отдуваясь. Кореец упал на колени.
Капитана капитана! — запричитал он.
'Вот она! — мелькнуло у меня в голове — Древняя мудрость, переходящая в страх и порождающая воинов! Корея! Когда обычный кореец видел европейца, не важно какого, в форме или нет, на протяжении многих веков он падал на колени за несколько десятков метров'
'Капитана-капитана!' — веками эти слова впитывала Корея.
Самая порабощенная страна в мире. Корея.
Кто он был, этот кореец, откуда, я не знал.
Генерал показал на вездеход, и мы с корейцем влезли через люк Ехали долго. В тяжелой машине я понял, что за свою жизнь так и не научился ездить
Тренировочная площадка. Обновленные станки Тоннель. Юнг появился внезапно.
Мастер! — Я кинулся к нему в объятия. Они были вялые, можно сказать, никакие Но он не изменился
Но почему железные объятия Юнга были никакие
Пойдем! — Юнг потащил за руку.
Мы прошли несколько километров, удалившись от главного тоннеля Общины.
Осень уходила, уступая место коварной дальневосточной зиме. Под старым кедром было небольшое углубление, похожее на волчье логово
Сиди здесь! — Юнг прижал палец к губам.
'Что-то произошло!' — понял я.
Проспав несколько часов, я начал шарить вокруг.
Фитиль, плавающий в масле, и, что удивительно, коробок со спичками 'Цивилизация!' — подумал я.
Снаружи была ночь.
Фитиль загорелся тусклым, но спасающим огоньком В невысоком столике торчал огромный охотничий нож. Вокруг были земляные стены Под столом лежали сухари, несколько банок консервов и сигареты
'Ничего себе цивилизация!' — снова подумал я Но все-таки чувствовал, что-то случилось.
Сидя в полумраке, я думал об Учителе. 'Какая встреча может быть? Увижу ли я его? Десять лет прошло. Узнает ли он меня?! Кто я ему? И сколько было у Учителя учеников?'
— Ты один? — послышался голос.
У входа на корточках сидела кореянка в длинной холщовой рубашке, подпоясанная цветным поясом. 'Холодно, — подумал я, — а босая!' Она скользнула в мою маленькую келью.
Ты кто? — спросил я.
— А ты?
Я приехал к Учителю.
А кто твой Учитель? — Она поправила длинные черные волосы, бегущие по плечам и опускающиеся к бедрам.
Мой Учитель — Ням, а друг — мастер Юнг.
Они просили, чтобы я заботилась о тебе
Как зовут тебя?
У меня нет имени, — ответила она. — Я — та, которая заботится о путниках.
Я не путник, я приехал к Учителю.
Хочешь песенку? — вдруг спросила она. И запела низким грудным голосом
Томная волна захлестнула меня. Я повалился на спину и ушел в горячую темноту
Проснулся оттого, что бедра и живот были залиты чем-то холодным. Подняв голову, я увидел, что лежу на тонкой соломенной подстилке, совершенно голый. Весь в крови, но почему-то холодной. Она была вязкая и свернувшаяся. Я снимал застывшую кровавую массу ладонями и вытирал о земляные стены
Почему же так холодно? Почему голый? Где дом, жена, друзья и спортзал? Стало легко и хорошо. Я попал в чужой мир, непонятный и загадочный.
Светильник был полон масла. Наверное, кореянка меня измучила. Масло ушло минут за сорок. Я привстал, шатаясь, и увидел в углу сложенную по этикету форму своей родовой Школы, толстую и теплую, черного цвета. Надев широкие штаны и плотную рубаху почти до колен, почувствовал себя легче. Потом выглянул из норы.
В тайге лежал белый снег. Ведь только осень. Такого быть не могло.
Страх отшвырнул в середину убежища. И снова навалилась тьма.
Не спи! — Знакомая кореянка дергала меня за волосы. — Ведь ты приехал для того, чтобы забыть свою боль.
Уйди! — взвыл я — 'Никогда ничего не убоюсь и ни перед чем не повернусь спиною. Аум!' — Я повторял и повторял священные слова, а женщина, улыбаясь, медленно, через голову, снимала рубаху. Черные волосы казались еще чернее на белоснежной коже. Я без остановки повторял древнейшую молитву, спасающую от собственного страха.
