Родни было столько, что она вполне могла бы занять все судно родители, дядья, тетки, дедушки, бабушки, братья, сестры, племянники, племянницы, двоюродные, троюродные и четвероюродные. Наличествовало все фамильное древо, включая самые юные побеги и самые далекие корешки.
Порция повел друзей смотреть его каюту, в которой должен был быть еще один пассажир. Они спускались по узким лесенкам, шли длинными коридорами, пахнущими горячим машинным маслом, и наконец добрались до тесной каюты. Каюта была забита пузатыми чемоданами, свертками и грудными детьми — тоже родней. Стали выбираться обратно на палубу.
Проделали ритуал фотографирования вместе, обменялись обещаниями писать и не забывать, и Порция вернулся к родне.
Куан Мэн разглядывал родственников Порции. У пожилых женщин были красные, заплаканные глаза, и видно было, что они могут в любую минуту опять разразиться слезами. Дети носились по палубе с невероятным шумом, а родители, унимая их, сами оглушительно галдели. Какая-то старуха гладила Порцию, как маленького, по голове.
Ну и отъезд! — думал Куан Мэн. Если я когда-нибудь уеду, я улизну, чтоб никто не знал. Все эти эмоции на глазах у целой толпы, весь этот недостойный тарарам! Нет уж. Я незаметно слиняю.
Они оставили Порцию прощаться дальше и пошли осматривать судно. На верхней палубе обнаружился плавательный бассейн. Очень маленький, не бассейн, дыра в палубе, но все-таки. На площадке для пинг-понга уже появились игроки, и мячик, постукивая, перелетал с одного конца стола на другой. Зашли в кают-компанию и в бар, где Хок Лай и Куан Мэн решили выпить пива.
— Повезло Порции, — вздохнул Хок Лай. — Я бы тоже хотел съездить в Европу.
— Сесилия сказала, что вы проводите медовый месяц за границей? — спросила Анна.
— Не в Европе. Мы поедем всего-навсего в Гонконг и Японию.
— Гонконг и Япония! Это же прекрасно! — воскликнула Анна.
— Ничего, придет время, мы и в Европе побываем. — Хок Лай посмотрел на Сесилию.
Допили пиво и пошли опять к Порции.
Их увидел отец Порции и подошел поговорить. Худой и долговязый, он выглядел точной копией своего сына. Мистер Синнатураи был в тот день человеком счастливым и гордым.
— Очень рад, — приветствовал он их, — очень мило с вашей стороны, что вы тоже пришли провожать Натараджана. Очень мило, очень.
Он улыбался, и, видно, ему было действительно приятно.
Увидев озадаченное выражение на лице Анны, Куан Мэн наклонился и тихонько шепнул ей, что Порцию, собственно, зовут Натараджаном. Он и сам почти забыл, как его зовут, настолько они все привыкли звать его Порцией.
— Очень рад, — повторял мистер Синнатураи. — А позвольте спросить, скоро ли вы сами собираетесь в Соединенное Королевство? Вы тоже поедете в Соединенное Королевство, молодые люди? — обратился он к Хок Лаю и Куан Мэну.
Мистер Синнатураи говорил с сильным индийским акцентом и походил на комика Питера Селлерса, изображающего индусов. Он не говорил, а пел, да еще прищелкивал языком. Любой человек, если он не индус, через десять минут вывихнул бы себе язык, попробуй он так говорить.
Хок Лай и Куан Мэн вынуждены были информировать его, что им не так повезло в жизни, как его сыну Натараджану, и мистер Синнатураи быстро закачал головой по-индийски и защелкал языком.
— Ай, как жаль! Ай, как жаль!
Голова так и болталась из стороны в сторону, как на разболтанном шарнире.
Мистер Синнатураи потащил их знакомиться с важнейшим из родственников:
— Школьные товарищи Натараджана. Не правда ли, как мило, что они пришли проводить его? А это мой старший брат, Челваш, профсоюзный деятель из Ипо, вы, конечно, слышали о нем? — Он опять заболтал головой.
Они по очереди пожали руку необыкновенно толстому человеку. Куан Мэн вспомнил: он видел его фотографию в газетах, но никак не предполагал, что тот такой толстый. Ничего себе борец за интересы трудящихся, подумал он.
— А это Сингам, мой младший брат, адвокат из Серембана, — радостно чирикал отец Порции.
Кончилось тем, что их перезнакомили со всей родней мужского пола. Женщин им так и не представили. Может, у них такой обычай, предположил Куан Мэн.
Зазвенел звонок — провожающих просили сойти на берег.
Родня заволновалась.
— Это первый звонок, первый! — объявил мистер Синнатураи. — Не волнуйтесь, время еще есть! — радовался он.
Родственники сразу успокоились и готовы были успокаиваться снова и снова, после каждого отчаянного звонка.
Куан Мэн и остальные решили, что им пора. Пожали руку Порции, еще раз обошли всю родню мужского пола, а мистер Синнатураи продолжал твердить:
— Мило, что вы пришли, как мило… Они осторожно спустились по узкому крутому трапу и, сойдя на причал, в последний раз задрали головы на судно, вздымавшееся рядом. Нашли глазами Порцию, помахали. Пошли.
Ну вот, думал Куан Мэн, наконец наш бегун на длинные дистанции бежит далеко-далеко. На худых своих куриных ногах.
Глава 22
— Куан Мэн! Куан Мэн!
Он поднял голову. Несколько голов сразу повернулось в его сторону неожиданное разнообразие среди монотонности рабочего дня.
— К телефону!
— Иду, — ответил он, выходя из-за стола.
Кто бы это мог звонить в послеобеденные часы, недоумевал он. Вернулся с обеда каких-нибудь минут сорок назад и чувствовал, как его одолевает сонливость. Так всегда бывает после плотного обеда в жару. А он в этот день съел больше обыкновенного — и суп ел, и рис. Шел к телефону, чувствуя тяжесть в желудке.
Телефон, которым им разрешалось пользоваться, стоял на столе у старшего клерка, и тот свирепо смотрел на каждого, кто брался за трубку. Под таким взглядом невозможно было долго болтать. Куан Мэн поздоровался и взял трубку.
— Да?
— Алло! Алло!
Куан Мэн узнал голос младшего брата, но звучал он напряженно и встревоженно.
— Слушаю! В чем дело, Кэй?
— Это ты, да?
— Да, я это! Что случилось?
— Иди скорей домой! Отец заболел! Без сознания.
— Когда это случилось?
— Да вот только. Иди скорей домой!
— Иду. Он дома?
— Да!
— А мать?
— Мать тоже дома! Иди скорей!
— Хорошо. Беги домой, скажи матери, что я уже иду. Понял?
— Понял. Но только иди скорей! Куан Мэн положил трубку. Старший клерк смотрел на него.
— У меня заболел отец, — сказал Куан Мэн, хотя его ни о чем не спрашивали.
