– Ты чего это городишь такое? – с угрозой прошипел Огненный. – Счас метну в тебя, мигом на мармеладки развалишься. И никакая магия не спасет.
– Меня здесь нет, – отвечал Уильям. – Это всего лишь фантом.
Корзину снова тряхнуло.
Подняв глаза, я увидел, что трос Ледового почти полностью разорвался; он держался только на паре жил, – и было ясно, что долго они не выдержат.
Огненному повезло больше.
Наверное, потому, что он был ниже своего брата. Его веревка порвалась только наполовину; и мне оставалось только гадать, в каком состоянии моя собственная.
– Вы должны спешить, – холодно сказал Уильям Шекспир. – Отрежьте левую руку, и бросьте ее в ущелье. Тогда вес выровняется, и гондолы поедут дальше. Другого выхода нет.
Я стоял на коленях.
Пол был застелен тонким, серым ковром гоблинской работы. В правом углу виднелось клеймо: «Соткано из волос снежного долгопряда. Для хранения живых детей не предназначено».
Откинув край, я увидел дверцу в полу. Она легко отошла в сторону, и перед моими глазами вспыхнул багряный клинок Разлома.
– Это проклятый меч, – чуть слышно произнес Ледовик. – Отрубишь им руку, и больше не сможешь ее вернуть.
– Гладиус был обычным, – сказал Уильям Шекспир. – Я купил их у расстриги-гнома, на Шамаханском базаре. Простая сталь, даже без заклятия Точности. Но здесь, в этом подземелье…
Он поежился.
– Магия султана оказалась сильнее. Решайся, маг; у тебя осталось не так-то уж много времени.
Корзина, в которой стоял Ледовый, содрогнулась вновь.
Трос его почти разорвался.
– Я не отдам руку, – выкрикнул Огненный.
Чародей Холода смотрел на проклятый меч.
– Раздери тебя Терри Пратчетт!
Маг Огня швырнул свой гладиус вниз. Он сразу исчез под ворохом игуан; те пытались сожрать его, но их зубы только бессильно скользили по заговоренной стали.
Ледовик положил руку на край корзины.
Примерился мечом для удара.
Огненный срывал с себя мантию, доспех, амулеты. Он швырял их вниз, один за другим, а мифриловые трос над ним продолжал рваться.
Я взял меч в зубы.
Много раз видел, как это делают герои на старинных гравюрах. Наверное, художникам невдомек, что сталь холодная, скользкая и удержать ее очень сложно, – даже если ты просто стоишь на месте.
Я схватился за одну из веревок, и вспрыгнул на край гондолы.
– Что хуже, остаться жить без руки или умереть здесь? – спросил Уильям Шекспир. – Вам решать, джентльмены. Я не стану вас уговаривать. Если вы не цените свою жизнь, – значит, она и правда ничего не стоит…
Огненному больше нечего было снимать; он швырнул вниз серебряную цепочку, и замер, в дикой надежде глядя на такую близкую дверь.
Но его гондола не двигалась.
Я стал карабкаться вверх, по стропам.
Ледовик смотрел на меня.
Он понял, что я собираюсь сделать, но не собирался рисковать сам. Мои ноги скользили по натянутым веревкам, а голова кружилась после паров чимаранга.
Ничего, – если я упаду, то даже не успею расстроиться.
Теперь я был над гондолой.
Правая рука впилась в мифриловый трос. От него мало что осталось; в любой момент он грозил порваться, обрушив гондолу вниз.
Но меня в ней уже не будет.
Теперь можно вынуть меч изо рта. Непростая задача, – я ведь не хотел порезаться проклятой сталью. Такая рана не заживает; я истеку кровью и умру, даже если смогу выбраться из подземелья.
Значит, не надо спешить.
Вот так.
Огненный схватился за край гондолы.
Его гондола не двигалась; и чародей понял, что не смог побороть заклятие.
Я размахнулся, и с силой ударил мечом по стропам. Все просто; я отрублю их, и корзина полетит в пропасть, на головы игуан. Заклятие канатной дороги проснется вновь, и обрывок троса доставит меня прямо к двери, к свободе.
Это был простой и удачный план, – он не мог не сработать.
Заговоренное лезвие закричало, взвизгнуло, – и отскочило от обычной веревки, словно от панцыря болотного носорога.
– Не пытайся обмануть Подземелье, – сказал Уильям Шекспир.
Ледовик понял, что я проиграл.
Быстрым, резким движением чародей отсек себе руку.
Она полетела вниз, в радуге свежей крови. Двухглавые игуаны набросились на обрубок, и сожрали его за пару секунд.
Гондола Ледовика дернулась, и заскользила дальше, по канатной дороге, стремительно набирая скорость.
Мифриловый трос вспыхнул огнем; порванные жилы сходились, спаивались, и через пару секунд колдовская веревка полностью возродилась.
– Я победил, – чуть слышно прошептал Ледовой.
– Кинь мне клинок! – в отчаянии крикнул Огненный. – Дай мне меч, брат!
Чародей Холода обернулся к нему, подняв гладиус в здоровой руке.
Затем улыбнулся, и швырнул его в пропасть.
Последняя жила лопнула, – и маг Огня обрушился вниз, вместе с гондолой.
На краткий миг ему удалось подняться, расшвырять двухглавых, вскарабкаться на обломки, – колдун протянул вверх сжатые кулаки, сотрясаясь от ярости.
Потом игуаны повалили его и разорвали в куски.
Мой трос продолжал трещать.
Я рубанул веревку еще раз, потом выпустил меч.
Еще одна жила лопнула.
Тогда я вскарабкался чуть повыше, – и перехватил трос там, где он крепился к рельсу канатной дороги. В тот же момент, веревка порвалась; и моя гондола со скрипом рухнула вниз, круша черепа и ломая позвоночники тварям.
Я остался висеть на маленьком, ничножном обрывке, – и чувствовал, что мои руки начинают скользить.
Сколько я сумею так провисеть?
Минуту?
Меньше?
Трос дернулся, и заскользил вперед, все быстрее.
Боже.
Только бы не сорваться.
Я знал, что нельзя смотреть вниз, но не мог побороть себя. От Огненного не осталось даже кровавой лужи; двухглавые игуаны ползали по обломкам гондол, и поднимали ко мне багряные морды.
Правая рука сорвалась.
На краткий миг мне показалось, что я падаю; судорога свела пальцы, и я вцепился в трос так отчаянно,
