усталых глазах блестели слезы, и она то и дело вытирала их белым платком.
— Итак, четыре гнома? — спросил Рубен, отставляя пустую кофейную чашку.
Петронила, коротко кивнув, вздохнула и жестом указала на горку.
— Как только я заметила, что их нет, я сейчас же вам позвонила.
Сквозь стекло горки можно было разглядеть посуду, аккуратно расставленную на полках, тоже стеклянных. На самой верхней бросалось в глаза пустое место.
— Они всегда стояли здесь. Стоило открыть дверцу, они сразу попадались на глаза, и я этим пользовалась. Ведь когда стареешь, память начинает подводить тебя... И чтобы не забыть о разных там бумажках, квитанциях, я всовывала их гномам в руки. Хайме мне их подарил, когда я начала работать в кукольном театре. Там я видела марионеток, но эти гномы не марионетки, они совсем другие — это тряпичные куклы, очень искусно сделанные, точно такие, как в сказке.
— Про Белоснежку?
— Да.
— А чем они могли быть дороги Хайме? — спросил Осорио. Однако, увидев, что женщина в нерешительности, продолжал: — Может быть, они связаны с каким-нибудь воспоминанием? С чем-то дорогим для Хайме? Вы понимаете, что я имею в виду?
— Понимаю, лейтенант, но не знаю, какую ценность они могли представлять. Хайме купил их и подарил мне, я вам уже говорила, вот только... — в ее глазах опять блеснули слезы, — вот только, может быть, они имели какую-то цену для Хосе Мануэля Трухильо.
— Для человека, у которого Хайме их купил?
— Да, для хозяина этих гномов.
— Мы могли бы повидаться с ним?
— Он умер в июне шестьдесят первого. Сабита и я работали у него в Виста-Алегре. Сабита купил гномов у его жены, Хулии.
Какая-то женщина принесла из кухни чашку горячего бульона и протянула ее вдове.
— Моя сестра Тита, — сказала Петронила и отхлебнула из чашки.
Тита была значительно моложе Петронилы, цвет ее кожи, словно выдубленной воздухом и солнцем, сразу навел Осорио на мысль, что живет она в деревне либо на берегу моря.
— Хотите еще кофе? — тихо спросила она.
— Нет, спасибо, — дружно ответили Осорио и Рубен.
Когда Петронила допила бульон, Тита ушла, пробормотав извинения. Осорио снова наклонился к женщине.
— Мы понимаем, Петронила, что выбрали не очень подходящий момент, но мы нуждаемся в вашей помощи. Она очень важна для нас. Вы могли бы рассказать нам все, что знаете об этих гномах и Хосе Мануэле Трухильо?
Женщина кивнула. Затем медленно подняла голову и начала, уставясь в стену напротив, будто читала там то, что говорила:
— Хосе Мануэль Трухильо — богатый коммерсант и землевладелец, отсюда, из Сантьяго. Мы с Сабитой нанялись к нему в конце пятьдесят шестого года, в ноябре кажется. Сабита — садовником, я — горничной и кухаркой. Мы очень радовались, что будем работать вместе — обычно мы работали в разных местах. После смерти своей любовницы Хосе Мануэль рассчитал всю прислугу, поэтому он и нанимал новую. К тому же у нас были рекомендации с прежних мест. — Она немного помолчала. — У него были какие-то дела с таможенниками, и еще он был связан с подпольной лотереей. Но все это кончилось после революции. Никто не знал, что этот человек, который казался таким достойным, занимался такими грязными делами, однако так оно и было. Люди говорили, что любовница его и молодой шофер вовсе не случайно упали в пропасть, будто их туда столкнул грузовик. Произошло это в Сьюдамаре, недалеко от крепости Ла- Эстрелья, знаете, где она? Ничего нельзя было установить, да никто и не пытался. Они будто бы столкнулись на крутом повороте. Но скоро слухи заглохли. Снова было заговорили об этом, когда достали из пропасти машину и трупы, но ни одна газета почему-то не заинтересовалась этой катастрофой. Хосе Мануэль утверждал, что это был несчастный случай, так он заявил журналисту, который приехал в Виста- Алегре. А потом он дал этому журналисту денег. Я сама видела.
Правда, кое-кто считал, что Хосе Мануэль лицемер и обманщик и что он совсем не такой, каким кажется. Поговаривали о кутежах до рассвета в Сьюдамаре, в доме недалеко от поворота на Пунта-Горду. Ни Сабита, ни я в том доме не бывали. Там была другая прислуга — одни женщины, а где они сейчас, я не знаю.
Осорио закурил и посмотрел на Петронилу сквозь дым, который поднимался к беленому потолку.
— Да, такое вот говорили о Трухильо, но к нам он относился хорошо, то есть как может относиться хозяин к своим слугам. Никогда ни одним словом не оскорбил нас, в конце года делал нам подарки. Так мы и жили, пока он вновь не женился в пятьдесят восьмом году — на Хулии. Она тоже была совсем еще молодая. Тогда ей было двадцать, так что теперь... двадцать семь. Трухильо больше всего на свете любил деньги, женщин и романы про разные ужасы. Он постоянно рассуждал о прибылях, а один раз мы думали, он с ума сойдет от ярости. Это было, когда он узнал, что его сын Рамон Абель присваивает его долю в подпольной лотерее. Рамон Абель был полицейским, учиться не хотел, в голове у него ветер гулял. Всегда он ездил в машине, всегда вооруженный автоматом и всегда с бравым видом, выхвалялся. А Трухильо говорил, что тогдашние полицейские только на то и годились, чтоб покупать по дешевке да воровать, ни в какое сравнение не шли с теми, что в романах, и называл их по именам, да разве упомнишь, столько их было. У него этих книг про стрельбу, индейцев, за?мки и мертвецов целые горы.
Да, женщин он тоже очень любил, особенно молодых. Вот и женился на Хулии Пардо, я уже говорила. В конце недели он отправлялся с Сьюдамар. А еще ему нравилось ловить рыбу. Мой зять, муж Титы, отвозил его на своей лодке в море. Тита с мужем живут в Кайо-Гранме. Однажды Рамон Абель попросил Марино, так зятя зовут, отвезти его на лодке к брату, который в Соединенных Штатах живет. Марино не согласился, ему никогда такие вещи не нравились. Это было в шестидесятом году. Дела Трухильо находились под запретом, всякие там лотереи и прочее. Я думаю, Рамон Абель уехал в другой лодке с другими людьми.
Осорио погасил сигарету и сделал какие-то пометки в блокноте. Рубен тоже.
— Второго сына Трухильо мы никогда не видели. Кое-что слышали о нем, но ни разу не видели, знали только, что он в Соединенных Штатах, уехал туда учиться еще ребенком. Его звали Франсиско. У самого Трухильо тоже есть брат, Хосе Антонио, но они не ладили. Хосе Антонио ветеринар, кажется, но точно я не помню. Вскоре после того как нас рассчитали, прошел слух о смерти Рамона Абеля. Потом я стала работать в кукольном театре уборщицей, а Сабита в зоопарке. Вот и все, что я знаю.
— А про гномов?
— Правда, про них я и забыла. Их как будто бы купила первая жена Трухильо, она умерла от рака, но сначала родила старшего из братьев — Франсиско. С тех пор гномы переходят от одного члена семьи к другому.
— А кто мать Рамона Абеля?
— Не знаю. — Женщина взглянула на офицера, ожидая нового вопроса, но тот молчал, и она продолжала: — Трухильо хотел дочь. Мы это знаем, потому что он постоянно упрекал Хулию в том, что она никак не может забеременеть. Хулия отвечала, что вина не ее, а он выходил из себя, топал ногами, кричал, что всю жизнь покупал куклы для дочери, а она так и не родилась. Я помню Золушку, Алису, Спящую красавицу, Белоснежку и семерых гномов.
— Семерых?
— Да. Это были очень красивые куклы. Однажды — Хосе Мануэль уже умер к тому времени — Сабита шел на работу и столкнулся с Хулией, она предложила ему купить кое-что. Он ничего ей в тот раз не ответил, а я подумала, что гномы могут мне пригодиться, и велела Хайме их купить, если они не очень дорого стоят. Сабита купил четверых и сказал, что потом купит остальных, да забыл. Поскольку они так и остались вчетвером, их пришлось поставить в горку, больше они ни на что не годились. Там они и простояли четыре года, до сегодняшнего дня...
Женщина поднесла платок к глазам. Осорио понимал, каких усилии ей стоило говорить, и не стал больше ни о чем спрашивать. В машине Рубен записал в свой блокнот имена, продиктованные Рафаэлем
